А усилия такой хорошо финансируемой международной террористической группы или движения, как «Аль-Каида»[305], направленные на изменение политики США на Ближнем Востоке, до сих пор оставались, по существу, безрезультатными.

В целом творимое террористами насилие наносит вред не столько за счет своих прямых последствий, сколько из-за паники и чрезмерной ответной реакции, которую оно зачастую провоцирует. Отчасти это важный для нашего исследования вывод: если деструктивная деятельность наносит значительный ущерб (наподобие того, что удалось устроить коммунистам в первые годы конфликта во Вьетнаме при помощи избирательных убийств и других видов насилия), то мы склонны называть ее войной, а не терроризмом. Памятуя об этом, можно привести такую статистику: каждый год от рук международных террористов во всем мире обычно погибают лишь несколько сотен человек. На протяжении всего XX века произошло менее двух десятков терактов, число жертв которых достигало сотни человек, и ни в одном из них не погибло больше 400 человек. Полнейшим исключением из общей картины стали террористические атаки 11 сентября 2001 года, забравшие жизни около трех тысяч человек. До этого момента за любой промежуток времени от всех разновидностей международного терроризма погибало меньше американцев, чем от удара молнии. Но даже с учетом жертв трагедии 11 сентября количество погибших от рук международных террористов ничтожно мало в сравнении с числом погибших в большинстве гражданских войн или, если уж на то пошло, в автомобильных катастрофах.

Разумеется, такая ситуация может измениться, если международные террористы смогут заполучить достаточно оружия или изобретут новые тактики массового убийства, а также если они поставят свою деятельность на повседневную основу, в чем и заключается основное опасение. Но чрезвычайные события зачастую остаются именно исключениями – по сути, отклонениями от обычного хода вещей, а не предвестниками его изменения[306].

Последовательное осмысление проблемы терроризма осложняется тем, что журналисты и политики преимущественно считают, что аудиторию легче удержать, впадая в алармизм и крайности, нежели рассматривая данный вопрос в расширенном контексте и тем более обращаясь к сухой статистике. Если кто-нибудь из гостей популярного шоу «60 минут» на телеканале CBS имеет неосторожность предположить, что «шансы любого из нас погибнуть в результате теракта очень, очень, очень малы», то в конечном итоге его одернет интервьюер, сказав, что «людям все видится иначе».[307] В действительности, как это часто бывает, истинны оба утверждения. Стоит быть начеку и принимать меры предосторожности, однако многие крайние формы, которые принимает алармизм, зачастую действительно граничат с истерией. После терактов 11 сентября некоторые известные комментаторы стали утверждать, что Соединенные Штаты стали «уязвимыми» и даже «хрупкими» или что опасности, которым страну подвергают террористы и жалкие обнищавшие тирании наподобие Ирака и Северной Кореи, имеют «экзистенциальный» характер[308]. Любое общество уязвимо перед крошечными группами фанатиков-самоубийц, поскольку предотвратить все террористические акты невозможно. Но в целом Соединенные Штаты едва ли уязвимы в том плане, что впечатляюще деструктивные акты терроризма, даже самого экстремального, не могут поставить под сомнение само существование государства. Страна действительно способна, пусть это и прозвучит мрачно, с готовностью перенести этот ущерб точно так же, как она ежегодно «переносит» гибель примерно 40 тысяч человек в автомобильных авариях. Практика показывает, что серьезные экономические последствия терроризма обычно заключаются не в непосредственном воздействии терактов, а в дорогостоящих и зачастую поспешных, даже истеричных усилиях по предотвращению новых атак.

В период после холодной войны реальные или кажущиеся успехи террористов преимущественно ассоциируются с Израилем, включая оккупированные им арабские территории Палестины, и южной частью Ливана. (Однако вполне можно утверждать, что в обоих случаях насильственные акции совершались достаточно многочисленными группами и были довольно последовательными, в связи с чем их можно считать военными действиями, а не терроризмом. В таком случае, как и конфликт на Шри-Ланке, эти случаи можно назвать гражданской войной с участием организованных сил.) Непрекращающиеся нападения террористов, включая смертников, или организованных боевиков на израильтян в южном Ливане в конечном счете оказались успешными: они значительно увеличили издержки восемнадцатилетней оккупации, которая с самого начала вызывала споры в Израиле, и в итоге в 2000 году израильтяне вывели свои войска. На волне этого успеха некоторые террористы попытались взять на вооружение тактику насильственного выдавливания Израиля из оккупированной Палестины, а в самых смелых мечтах – и со всего Ближнего Востока. Хотя последний исход крайне маловероятен, состоявшееся в 2003 году смягчение некогда жесткой позиции премьер-министра Израиля Ариэля Шарона по вопросу о палестинской государственности, вероятно, отчасти является следствием действий террористов, не оставлявших Израиль в покое в течение трех предшествующих лет.

Некоторые террористы, по-видимому, преследовали цель сорвать переговоры, которые могли бы привести к достижению мирных соглашений между израильскими и палестинскими властями. Именно с этим явным намерением один еврейский террорист нанес сокрушительный удар делу мирного урегулирования в регионе, убив в 1995 году видного израильского политика-миротворца Ицхака Рабина, а взрывы, организованные арабскими террористами, также не желавшими мира, подтолкнули израильтян в 1996 и 2001 годах избирать на пост премьер-министра политиков, выступавших за продолжение войны.

Различные политические режимы неоднократно позволяли действиям террористов существенно влиять на исход мирных переговоров. Утверждая, что переговоры не начнутся, пока продолжаются нападения террористов, власти Израиля и Великобритании (в последнем случае применительно к Северной Ирландии) фактически позволили отдельным террористам следовать своим планам. Правда, если эти правительства в любом случае не хотели идти на переговоры, террористические акты лишь дают им удобное оправдание для отказа от мира.

Гражданская война и ее изображение у Гоббса

Майкл Игнатьефф сравнивал обстановку, которая господствовала в бывшей Югославии, с естественным состоянием в том виде, как его описывал Томас Гоббс, а Крис Хеджес называет территории наподобие Конго «аренами для игры по правилам Гоббса»[309]. Несмотря на широкое использование подобных образов для рассмотрения многих гражданских конфликтов в период после холодной войны, упоминаемых в этой главе, опыт подсказывает, что Гоббс (по меньшей мере в том виде, в каком его учение известно широкой публике) ошибался, причем, скорее всего, очень существенно, в определении ряда важных аспектов естественного состояния.

Гоббс был одержим хаосом и бедствиями гражданской войны в Англии 1642–1649 годов, события которой разворачивались на его глазах. Поводом для создания одного из главных его трудов, «Левиафана», «послужили переживаемые нами беспорядки». В частности, Гоббс рассматривал конфликт как, по сути, борьбу конкурирующих идей – в его времена это были религиозные идеи, а не националистические, идеологические или этнические. Ситуацию гражданской войны в Англии Гоббс видел в том же ключе, что и Игнатьефф в случае войны в Югославии, – как падение в некое исходное