– У меня тоже, – отвечает она.

За окнами проносится еще двести ярдов сельской дороги.

– Вчера ночью столкнулся на кухне с твоими родителями, – мимоходом замечаю я.

– Что ты говоришь!

Еще двести ярдов.

– Они тебе ничего об этом не рассказывали?

– Да нет, в общем-то. Нет. А что, должны были?

– Да нет, я так, просто…

Похоже, пронесло. Я если и не рад, что бабуля Харбинсон свалилась с лестницы, то явно благодарен ей, что она прикрыла мое отступление.

Мы приезжаем на станцию за пятнадцать минут до прихода поезда, и Алиса помогает мне донести сумку до пустой платформы.

– Мне так жаль, что ты не сможешь остаться на Новый год.

– Ладно, все в порядке. Передавай бабушке Харбинсон, что я ее люблю. – Господи, что я несу, я же ни разу не видел старушку. – И мне стыдно за то, что перебрал вчера вечером.

– Не стоит извиняться, все нормально. Слушай, ты не обидишься, если я не буду вместе с тобой дожидаться поезда? Мне действительно пора ехать… – Мы обнимаемся, но не целуемся, и она уходит.

Я приезжаю домой примерно к пяти часам и сам открываю дверь. Мама, одетая в спортивный костюм, лежит на диване в гостиной и смотрит передачу «Блокбастеры» на полную громкость, удерживая на животе пепельницу, а перед ней на кофейном столике стоит коробка конфет «Кволити-стрит» и бутылка кофейного ликера. Когда я вхожу в комнату, она вскакивает и засовывает бутылку под подушку, затем понимает, что оставила фужер на столике, и пытается скрыть его, обхватив обеими руками, словно это кружечка с какао или еще что-то в этом роде.

– Ты рано вернулся!

– Да, мама, я знаю…

«Я выбираю „Ф“, Боб…»

– А что произошло?

– Бабушка Алисы сломала бедро.

– Как это произошло?

– Я столкнул ее с лестницы.

– Нет, на самом деле.

– Понятия не имею, мам.

«Какой химический элемент на „Ф“ используется как основная составляющая для производства спичек?»

– Бедняжка. Она поправится?

– Откуда мне знать? Я же не главврач, правда? Фосфор.

«Верно».

– Что? – удивляется мама.

– Телик! – взрываюсь я.

«Я выбираю „X“, Боб…»

– Что-то случилось, Брай?

– Ничего не случилось.

«Какое слово на „X“…»

– Ты что, поссорился со своей деву…

– Она не моя девушка!

– Хорошо, только кричать не надо!

– Рановато для коктейлей, правда, мать?

После чего я разворачиваюсь и бегу к себе наверх, чувствуя себя слабым и жалким. И откуда взялось это отвратительное, раздраженное «мать»? Я никогда не называл ее матерью. Захожу к себе в спальню, хлопаю за собой дверью, ложусь на кровать и надеваю наушники, чтобы послушать на кассете «Lionheart», поразительно прекрасный второй альбом Кейт Буш, «Symphony in Blue», сторона А, первая песня. И тут я вдруг понимаю – чего-то не хватает.

Холодное мясо.

Вчера ночью я оставил сверток с холодным мясом в ящике кухонного стола.

У меня нет телефона Харбинсонов в Борнмуте, поэтому я решаю позвонить в коттедж и оставить сообщение для Алисы, чтобы она прослушала его, когда вернется. После четырех гудков щелкает автоответчик, и, пока я подбираю слова, кто-то неожиданно берет трубку.

– Алло…

– Ой! Алло, это… это Роза?

– Кто это?

– Это Брайан, приятель Алисы.

– А, привет, Брайан! Подожди секундочку, хорошо?

Следует шорох – Роза прикрывает трубку рукой, – потом невнятное бормотание, затем мне отвечает Алиса.

– Привет, Брайан!

– Приветик! Вы еще там?

– Да-да, мы еще здесь.

– А я-то думал, вы в Борнмуте…

– Мы там были, но… потом выяснилось, что нашей бабушке гораздо лучше, поэтому поехали назад. Мы, кстати, только вошли в дом.

– Ага. Так теперь с ней все в порядке?

– В отличном здравии!

– Бедро не сломано?

– Нет, просто сильный ушиб и… э-э-э… шок.

– Хорошо. Рад это слышать. Тьфу ты, не рад, конечно, тому, что она в шоке, я хотел сказать, я рад, что ее жизни ничто не угрожает…

Следует пауза.

– Ну и?..

– Дело в том, что я оставил… хм… видишь ли, я забыл у вас холодное мясо.

– Понятно. И где же это… мясо?

– В ящике кухонного стола.

– Отлично. Пойду заберу его.

– Может, тебе лучше подождать, когда твоей матери не будет рядом?

– Само собой.

– Значит… тогда до встречи в следующем году в колледже?

– Точно. Увидимся в следующем году! – И она вешает трубку, а я остаюсь стоять в коридоре с трубкой в руке, глядя в пустоту перед собой.

В гостиной орет телик.

«Три закона какого человека на „К“ описывают движение планет вокруг Солнца?»

– Иоганна Кеплера, – говорю я, хотя меня никто не слышит.

«Верно».

Понятия не имею, что теперь делать.

В о п р о с: Какой японский стих, происходящий от 31-сложного стиха «танка», состоит из 17 слогов, составленных в три строчки: 5, 7 и 5 слогов?

О т в е т: Хокку.

Выслушав меня, Ребекка Эпштейн долго смеется. Она лежит на моем футоне в студенческом общежитии в Ричмонд-Хилл и смеется, смеется и смеется, притопывая своим ботинком «Доктор Мартенс» в садистском ликовании.

– Это не настолько смешно, Ребекка.

– Ой, поверь мне, именно настолько.

Я сдаюсь и иду менять пластинку.

– Извини, Джексон, просто представила, как они прячутся в дровяном сарае и ждут, пока ты точно уйдешь… – Тут она снова закатывается, поэтому я решаю пойти в комнату Джоша и нацедить еще немного домашнего пива.

Я провожу с мамой еще восемнадцать часов, пока не решаю вернуться в колледж. И снова объясняю ей, что мне нужны узкоспециальные книги из библиотеки, на что она пожимает плечами, веря мне лишь наполовину, и к десяти часам я снова стою на крыльце, отвергая все тот же продуктовый набор.

Когда я еду в поезде, мое настроение начинает понемногу повышаться. Ну и что с того, что я встречу Новый год один-одинешенек в пустой общаге? Я могу заняться делом, почитать, прогуляться, послушать музыку на всю громкость. А завтра, в новогоднюю ночь, я объявлю войну смешным традициям, которые гласят, что мы должны ходить в гости, выпивать и веселиться. Нет, я буду сидеть дома, а не веселиться. Напиться-то я напьюсь, но почитаю какую-нибудь книжку и усну в 23:58. Это преподаст им урок, убеждаю я себя, не зная, кому это «им».