Мэгги рассталась с нами неохотно, ей казалось, что в одиночку я обязательно сделаю какой-нибудь неверный шаг. Однако допрос врача казался делом предельно простым, и к тому же я обещал в случае осложнений позвонить. Никто не знал тогда, как важны окажутся показания этого свидетеля.

Дневное заседание началось с задержкой — один из присяжных опоздал с обеда. Дождавшись его, судья Брайтман устроила очередной разнос и распорядилась, чтобы до конца процесса все присяжные обедали вместе. Одному из помощников судьи было поручено провожать их в ресторан и обратно.

Покончив с наведением порядка, Брайтман велела мне вызвать следующего свидетеля. Я кивнул Босху, и он пошел в комнату ожидания за Дэвидом Эйзенбахом. На лице судьи ясно читалось нетерпение. Ждать пришлось дольше обычного, но тут ничего нельзя было поделать. Эйзенбаху недавно исполнилось семьдесят девять, и он ходил с тростью. Кроме того, он принес с собой специальную подушку, которую положил на стул, прежде чем сесть.

— Доктор Эйзенбах, — начал я, — расскажите, пожалуйста, присяжным о своей работе.

— По профессии я врач-патологоанатом, постоянно уже не работаю, но консультирую — на подхвате, так сказать. Если надо, провожу анализ вскрытия, а потом говорю юристам и присяжным, что там сделано правильно, а что нет.

— А кем вы работали прежде?

— Помощником главного патологоанатома округа Лос-Анджелес. Работал на этой должности тридцать лет.

— И проводили вскрытия?

— Совершенно верно, сэр. На моем счету около двадцати тысяч вскрытий. Много мертвецов повидал.

— Да, число впечатляет… И вы помните их всех?

— Нет, конечно. Навскидку разве что нескольких, за остальными надо лезть в заметки.

С разрешения судьи я подошел к трибуне и положил перед свидетелем пачку листов.

— Доктор Эйзенбах, что вы можете сказать про этот документ?

— Это протокол вскрытия от 18 февраля 1986 года. Тело Мелиссы Терезы Лэнди. Внизу моя подпись… Да, моя работа.

— То есть вскрытие делали вы?

— Совершенно верно, сэр.

Я задал целый ряд вопросов по процедуре вскрытия и состоянию здоровья девочки перед смертью. Ройс несколько раз заявлял, что я задаю наводящие вопросы, и некоторые протесты были поддержаны судьей, но цель их заключалась не в этом. Адвокат защиты просто хотел сбить меня с ритма. Так или иначе, Эйзенбах подтвердил, что Мелисса Лэнди перед своей насильственной смертью была абсолютно здорова. Никаких признаков сексуального насилия он также не заметил. Девочка была девственницей. Причиной смерти стало удушение, причем повреждения шеи и гортани указывали на то, что душила ее грубая мужская рука.

Глядя на экран с фотографиями, Эйзенбах отметил лазерной указкой синяки на шее жертвы, подтверждавшие вывод, что ее задушили одной рукой.

— Доктор, вы смогли определить, какой именно рукой — правой или левой?

— Да, это очевидно — правой.

— Значит, одной правой рукой?

— Да, и никак иначе.

— Вы смогли определить, как было расположено тело девочки в момент удушения?

— Судя по повреждениям костей, убийца взял ее за шею и сдавил, прижимая к поверхности, которая оказывала сопротивление.

— Такой поверхностью могло быть сиденье автомобиля?

— Да.

— А колени взрослого мужчины?

Ройс заявил протест против навязывания домыслов. Судья согласилась, вопрос был снят.

— Доктор, — продолжил я, — вы говорили о двадцати тысячах вскрытий. Полагаю, среди них встречались случаи, когда смерть наступила от удушения. Часто ли бывало, что жертву душили одной рукой?

Ройс снова вскочил с места. По его мнению, свидетель был недостаточно компетентен, чтобы отвечать на такой вопрос. Однако на этот раз Брайтман лишь усмехнулась.

— Двадцать тысяч вскрытий — опыт более чем достаточный. Вопрос разрешен.

— Вы можете ответить, доктор Эйзенбах, — сказал я. — Это необычно?

— Да не так чтобы. Когда жертва сопротивляется, бывает и такое. Одна рука может быть занята, и душат другой. Девочка двенадцати лет, хрупкого сложения — с ней можно было справиться и одной рукой.

— А другой рукой, к примеру, вести машину?

— Возражаю, — сказал Ройс, — по той же причине.

— И получаете то же решение. Свидетель может ответить.

— Да, — ответил Эйзенбах, — если одной рукой вели машину, то могли другой душить девочку. Это одна из возможностей.

Готовые вопросы были исчерпаны, и я уступил слово Ройсу для перекрестного допроса. К нашему несчастью, Эйзенбах знал слишком много, и Ройс не преминул этим воспользоваться.

— Вы сказали — одна из возможностей, доктор Эйзенбах?

— Простите?

— Вы сказали, что сцена, описанная мистером Холлером — одна рука на руле автомобиля, другая душит девочку, — это одна из возможностей. Так?

— Да, сэр.

— Но вы не присутствовали при убийстве и не можете знать наверняка, так ведь?

— Верно.

— А каковы другие возможности?

— Ну… я не знаю. Я отвечал на вопрос обвинителя.

— Убийца мог держать другой рукой, скажем, сигарету?

— Что?

— Мог убийца держать в одной руке сигарету, а другой душить девочку?

— Да, наверное. Думаю, да.

— А свой пенис?

— Прошу прощения?

— Свой пенис он мог держать? Правой рукой душить, а левой держать свой пенис.

— Ну… Да, наверное, мог.

— Значит, он мог одной рукой мастурбировать, а другой душить? Верно, доктор?

— Все может быть, но из протокола вскрытия такой вывод сделать нельзя.

— А из того, что не попало в протокол?

— Ни о чем таком я не знаю.

— Это потому, что вы, так сказать, «на подхвате»? Принимаете сторону обвинения независимо от фактов?

— Я не всегда работаю с обвинителями.

— Рад за вас.

Я встал:

— Ваша честь, защитник издевается над свидетелем!

— Мистер Ройс, — нахмурилась Брайтман, — пожалуйста, соблюдайте вежливость! Ближе к делу.

— Да, ваша честь… Доктор, сколько вскрытий из тех двадцати тысяч, что вы провели, имели отношение к сексуальному насилию?

Эйзенбах бросил взгляд в мою сторону, но я ничем не мог помочь. Босх, сидевший на месте Мэгги, прошептал мне на ухо:

— Он что, решил нам помогать?

— Нет, себе. — Я отмахнулся, продолжая слушать.

Эйзенбах долго не отвечал.