Берг добился лишь того, что к марту 1852 г. на основании донесений корреспондентов, переданных из канцелярии Военного министерства, департамент Генштаба составил подробные отчеты о вооруженных силах Пруссии, Франции, Турции, Австрии, Великобритании, Бельгии, Вюртемберга, Баварии и Швеции.

19 апреля 1852 г. предложения Берга были отклонены окончательно. Министр сообщил ему решение Николая I, который «изволил признать излишним ввести у нас учрежденный в прусском Генеральном штабе порядок для собирания сведений о военных силах иностранных государств»[468].

Вместе с тем император дал согласие на то, чтобы «с министерством Иностранных дел возобновлено было сношение о поручении посольствам нашим в тех государствах, в коих нет особых корреспондентов, доставлять повременные в определенные сроки сведения о состоянии военных сил сих государств по краткой и удобоисполнимой программе». Кроме того, Николай поручил выписывать иностранные военные журналы через корреспондентов и доставлять их в Россию посредством курьеров, отправляемых посольствами[469].

Таким образом, высшая военно-политическая разведка в России к началу 1850-х гг., с одной стороны, накопила серьезные профессиональные достижения, но, с другой стороны, так и не смогла полностью изжить ряд организационных недостатков. Возникновение при Николае I постоянно действующей разведывательной службы, позволявшей достаточно оперативно собирать сведения о вооруженных силах иностранных государств, оказалось значительным шагом вперед по сравнению с эпохой Наполеоновских войн, когда такого рода структуры создавались в значительной степени импровизированно.

В то же время стремление Николая I напрямую работать с донесениями военных корреспондентов и дипломатов имело оборотную сторону. Наряду с первоклассными отчетами, из европейских столиц в Петербург поступали отрывочные, неточные и несистематизированные сведения. Министерством иностранных дел император Николай, по сути, также руководил лично. Опытный дипломат канцлер К. В. Нессельроде порой играл при нем лишь техническую роль. Подобная сверхцентрализация придавала политическому курсу России определенную гибкость, но в то же время не позволяла принимать взвешенные и всесторонне обдуманные решения в том случае, если император находился в плену ошибочного или предвзятого мнения относительно военно-стратегической обстановки.

Итак, в 1852 г. А. И. Чернышёв и Николай I не согласились на предложенную Ф. Ф. Бергом реорганизацию Департамента Генерального штаба. Возможно, одной из причин этого стало обострение ближневосточного кризиса. Но, скорее всего, проблема лежала глубже. Император Николай оказался в принципе не готов к появлению рядом с собой институционально оформленного центра анализа стратегической информации, тем более к постоянному его существованию внутри системы высшего военного управления

России. Честолюбивому генералу Бергу, в отличие от Чернышёва и Паскевича, не нашлось места внутри узкого круга ближайших военных советников Николая I, окончательно сложившегося еще в первой половине 1830-х гг.

В 1850 г. вялотекущий кризис на Ближнем Востоке, вызванный спором о правах католического и православного духовенства в Палестине, вначале не вызывал беспокойства в столицах великих держав. Он не затрагивал напрямую ни русско-британские, ни русско-турецкие отношения[470]. Долгое время конфликт развивался в виде непрямого противостояния между Россией и Францией.

Государственный переворот, осуществленный французским президентом Луи Наполеоном Бонапартом 2 декабря 1851 г., стал началом совершившегося ровно через год формального восстановления Французской империи. События в Париже вновь вызвали консолидацию союза консервативных континентальных монархий, согласие между которыми было основательно подорвано в ходе событий 1848–1850 гг.

В мае 1852 г. прежний военный союз Австрии и Пруссии был восстановлен. Его антифранцузская направленность не вызывала сомнений. Один из пунктов договора гарантировал австрийские владения в северной Италии. Начальник австрийского Главного штаба генерал Г. фон Гесс приступил к разработке плана совместных австро-прусских военных операций против Франции[471].

Первоначально Николай I одобрил переворот 2 декабря. Подобно действиям генерала Л. Э. де Кавеньяка в дни Июльской революции 1848 г., этот шаг представлялся императору необходимой мерой устрашения радикальных революционеров-республиканцев. Но очевидное намерение Луи Наполеона принять императорский титул привело к резкому охлаждению отношений между Петербургом и Парижем.

Россию, Австрию и Пруссию объединяли традиционные опасения относительно возможного расширения французской экспансии, однако сами консервативные монархии при этом не желали становиться инициаторами войны. Более того, Россия, Австрия и Пруссия так и не смогли выработать единую линию политического поведения даже на ближайшую перспективу.

Позиция австрийского канцлера князя Ф. фон Шварценберга была высказана в ноте от 23 декабря 1851 г. Канцлер призывал Россию и Пруссию смириться с неизбежным восстановлением Французской империи и признать трактат 20 ноября 1815 г., лишавший династию Бонапартов законных прав на престол, утратившим силу. По мнению Шварценберга, добровольный шаг союзников навстречу будущему Наполеону III должен был предотвратить сближение последнего с Англией, признававшееся потенциально опасным для консервативных дворов[472].

Предложение Шварценберга не встретило одобрения в России и Пруссии. Сам же австрийский канцлер неожиданно скончался 5 апреля 1852 г. Его преемник К. Ф. Буоль придерживался противоположной точки зрения. Он предложил союзным монархам, в случае дипломатического признания, обращаться к новоиспеченному императору, называя его «дорогой друг», то есть по форме, принятой в те годы, к примеру, в отношении президента Соединённых Штатов Америки[473].

Однако согласованного демарша не получилось, поскольку в последний момент Пруссия и Австрия отказались от своего первоначального намерения. В результате русский посланник граф Н. Д. Киселёв оказался единственным среди иностранных дипломатов, кто от имени Николая I приветствовал Наполеона III не как «брата», а как «друга»[474].