Под давлением Наполеона III султан предоставил католикам дополнительные права в Палестине. С этого момента конфликт стал стремительно перерастать из конфессиональной плоскости в политическую. «Не заметить» демонстративного ущемления прав православного населения Турции Россия просто не могла, «если, конечно, она хотела именоваться великой державой»[486].

Масштаб Восточного кризиса постепенно расширялся. К спору о правах православного и католического клира на Святой земле добавилось противостояние Австрии и Турции. В конце 1852 г. вспыхнул вооруженный конфликт между Османской империей и находившейся в номинальной вассальной зависимости от нее Черногорией[487]. Константинополь отклонил предложение России о посредничестве.

Австрийское правительство, опасаясь, что военные действия могут спровоцировать волнения в славянских провинциях империи, привело в боевую готовность свои войска на границе. В начале 1853 г. в Константинополь отправилась миссия графа X. Ф. Лейнингена[488], которая выдвинула туркам ультиматум о прекращении боевых действий и очищении Черногории. В феврале 1853 г. между Турцией и Черногорией было подписано мирное соглашение.

Желая прояснить отношение Британии к возможному столкновению России с Турцией и к перспективе раздела наследства «больного человека», император Николай решился на беседу с британским послом Г. Сеймуром. Предложения территориального расчленения Османской империи не вызвали сочувствия у британского кабинета, с его стороны последовал вежливый отказ. Несмотря на то, что эти предложения Николая I не шли дальше тех, что он высказывал британскому кабинету еще в ходе визита в Великобританию в 1844 г., император явно переоценивал возможность прийти с англичанами к соглашению в Восточном вопросе.

Тем не менее отказ содействовать России еще не означал автоматического перехода Лондона в число ее активных противников. По мнению британских историков, королевский флот в лице Первого лорда Адмиралтейства Д. Грэма и оберсервайера Б. Уокера в начале 1850-х гг. рассматривал пресловутую «русскую угрозу» в качестве своеобразной интермедии в долгосрочном соперничестве Великобритании с Францией. С их точки зрения, британская кораблестроительная программа даже в 1854–1855 гг. по-прежнему сохраняла преимущественно «антифранцузский» характер[489].

Как отмечал американский исследователь Дж. Ш. Кёртисс, между декабрем 1852 г. и маем 1853 г. позиция Британии в Восточном кризисе была подвержена серьезным колебаниям[490]. Сам по себе факт отправки в Константинополь миссии князя А. С. Меншикова еще не угрожал выходом событий из-под контроля. Меншиков 16 (28) февраля 1853 г. на борту парохода «Громоносец» прибыл в Константинополь, где вскоре начались переговоры.

Перед отъездом Меншиков получил устные инструкции от Николая I и письменные – от канцлера К. В. Нессельроде. Эти инструкции оставляли за русским эмиссаром право, в случае необходимости, воздействовать на турецкое правительство угрозой признания независимости Придунайских княжеств. Предложения, высказанные Меншиковым Порте, далеко выходили за пределы спора о статусе Святых мест. Речь шла о добавлении в трактат 1774 г. особого пункта, касающегося формальных гарантий прав и привилегий православных подданных султана в обмен на заключение военного союза против Франции[491].

Русская дипломатия не желала допускать того, чтобы наполеоновская Франция заняла в Леванте преобладающее положение, которое представило бы ей возможность, в случае распада Османской империи, претендовать на значительную часть ее наследства[492].

В вопросе о статусе Святых мест достаточно быстро удалось найти компромисс. Но требование расширительного толкования статей Кючук-Кайнарджийского договора 1774 г., связанных с правом русского покровительства православным подданным султана, вызвало у англичан и французов серьезное противодействие. Паскевич в своих записках также считал требования, заявленные Меншиковым, чрезмерными и не согласными с прежними трактатами[493], поэтому здесь уместно отметить серьезное несовпадение взглядов по данному вопросу в ближайшем окружении монарха[494].

На фоне дипломатических переговоров положение стало постепенно обостряться. Полковник X. Г. Роуз, британский поверенный в делах в Константинополе, и его французский коллега граф В. Бенедетти потребовали от своих правительств отправки флотов в акваторию Эгейского моря с целью дипломатического давления на Россию[495].

О серьезных колебаниях британского кабинета говорит тот факт, что предложение Роуза было отклонено. Британский флот остался на Мальте, хотя и был приведен в состояние боевой готовности. Наполеон III был настроен гораздо решительнее: 23 марта эскадра под командованием вице-адмирала А. Л. Ф. Реньо де ла Сюса покинула Тулон и взяла курс на восток. Спустя несколько дней французы бросили якорь в Саламинской бухте[496].

Командование королевского флота не спешило содействовать французам, продолжая питать к своему историческому сопернику глубокое недоверие. Проблема субординации также затрудняла эффективное взаимодействие. Адмирал Реньо де ла Сюс, по сравнению с командующим британской Средиземноморской эскадрой вице-адмиралом Д.У. Дондасом, был старше в чине, а сама французская эскадра насчитывала больше кораблей[497]. Играть же подчиненную роль британские моряки, по понятным причинам, не хотели.