рождения, тогда, давно, им было по двенадцать лет…

— Андрей?

— М-м-м?..

— Говори что-нибудь, мне почему-то страшно.

— Мне кажется, мы с этим не закончили.

— С чем именно?

— С Волной.

— Не надо о ней. Не думай о белой обезьяне, и она не появится.

— Я считаю, что твоего блокнота мало, чтобы запечатать Волну. Нужно спуститься под землю и покончить с ней там.

— Я отписалась от этого, — сердито ответила Лиза. — Я больше ничего не смогу, у меня нет способностей. Пусть другие хоть немного поработают. Я не хочу за все отвечать. Петька вон целую квартиру себе навоображал, пусть запечатывает, если у него такая психическая сила…

Лиза остановилась. Только что она держала холодную руку Андрея, а теперь? Пальцы хватали воздух.

— Андрей?

Открывать глаза следовало раньше.

Улица была пуста. Деревья склонились над Лизой, но молчали, ветер утих, не шептал, не гладил, ничего не обещал.

Лиза не помнила, когда она в последний раз оставалась одна. Очень давно. Всегда не одна. Хотя бы виртуальное «доброе утро» и «спокойной ночи», а чаще долгая переписка перед сном и не разлей вода в любое возможное время — это было про них с Андреем. Она отплевывалась от всех, кто мог вякнуть, что людям необходимо личное пространство и они с Андреем скоро устанут друг от друга.

Одиночество для слабаков.

— Отвлекал меня до последнего, — прошептала Лиза. — Глаза велел закрыть…

Она прислонилась спиной к холодной стене. Далеко впереди, в конце переулка, маячила водокачка — символ Калачёвского квартала.

Глава 20

Под дачным абажуром

Владимир Березин[37]

Они вышли на станции, которая, собственно, была и не станцией, а платформой, названной по бессмысленному количеству километров, отделявшему ее от города. Было пустынно, будто все местные жители провалились в другое измерение. Лиза никак не могла привыкнуть к появлению Андрея, как не могла привыкнуть к его исчезновению. В этом загадочном пространстве, казалось, он повзрослел на год, и Лиза с удивлением увидела затянувшийся шрам на его ладони. Он молчал непривычно, будто набрав гвоздей в рот. Какое-то важное знание Андрей получил в свое отсутствие, но ничего не объяснил, а, взяв за руку, вытащил Лизу из дома и отпустил лишь в тот момент, когда кормил монетами кассовый аппарат. Только когда электричка отъехала, произнес:

— Ты, главное, ничему не удивляйся. Мне все стало ясно. И я понял, куда нам нужно ехать, — к моему прадеду. Он сорок лет сидит, как медведь в своей берлоге, на даче в поселке генералов. Прадед должен был даже стать маршалом, но произошла какая-то загадочная история, и он очутился в отставке среди малины и черной смородины. Никуда не выезжает и, кажется, все время переигрывает проигранные сражения. Ну, не знаю, может, затевает новые.

— Он там один?

— Нет, ему помогает бывший адъютант и, кажется, еще кто-то. Но самое главное, что у него там лежит оккаметрон. Как что это? Ты что, телевизор не смотришь? Разве не помнишь про нацистов, «Аненербе» и все такое? Я сейчас думаю, что в том фильме про агентов в черном была не шутка, а правда: самые важные вещи всегда в открытом доступе. И все рассказано в передачах про пришельцев и гражданскую тайну. А оккаметрон отсекает дополненную реальность. Я видел передачу про него, вернее, прадедов забор в этой передаче. Прадед журналистов, конечно, на порог не пустил, но они бегали вдоль забора и бормотали, что за этими зелеными досками хранится тайна всего сущего.

— А не влезет ли теперь кто-нибудь к нему? Ну, за такой штукой?

— Там охраны полно, — объяснил Андрей, когда они садились в маршрутку. — В этом поселке ведь не только бывшие генералы живут, но и вполне действующие. Но это все неважно, главное, что то безумие, в котором мы живем, упростится. Не знаю, как это работает, я вообще не очень верю в эти лептонные потоки, торсионные поля… Но здесь как с гомеопатией: если отчаялся, то все равно, как она действует, лишь бы действовала.

Андрей говорил и говорил, а сам думал о другом. Он совершенно не был уверен в своем плане. Последний раз он видел прадеда лет десять назад.

Старый генерал учил потомков, что есть только два источника неудач: праздность и суеверие, и только две причины успеха: работа и ум. Думали, что он пишет мемуары, но никто не видел ни одной страницы. Отец рассказывал Андрею, что старик до последнего работал в саду, но сейчас его просто вывозили туда на коляске, подаренной каким-то побежденным им в прошлом веке генералом. Старик уже ничего не значил в высших кругах, но молодые генералы навещали его, будто принося дары древнему божеству.

Лицо предка проступало в памяти смутно, как на выцветшей фотографии. Мальчика привезли на эту дачу совсем крохотным, и он помнил только прохладу внутри дома, карты на стенах и столах, а еще — саблю на стене. Тогда он потянулся к этой сабле, чем обрадовал прадеда. Ведь он проклял свою дочь, когда та вышла замуж за спортсмена, и проклял всех остальных, когда понял, что внук не пойдет в военное училище. А когда правнук схватил саблю за рукоять, он, кажется, простил им все.

Впрочем, чаще видеться они не стали. И сейчас по телефону с правнуком говорил старик-адъютант. Так что, хоть прадед и назначил время визита, Андрей втайне опасался, что дачные ворота просто не откроются.

Да и не будь телевизионной программы с совершенно сумасшедшим ведущим, он никогда бы не решился навестить прадеда без ведома родителей. В этой программе рассказали о таинственном приборе, который изменяет окружающий мир, устраняя из него все ненужное. А Андрею уже стало казаться, что стоит только потереть хорошенько глаза, и все события последних месяцев провалятся в никуда, станут нелепыми, как тетрадки за прошлый год. Исчезнут все эти глупые порталы и нелепые злодеи — в общем, все растворится. Кроме Лизы, конечно.

Они выпрыгнули из маршрутки прямо у дорожного знака. На синем фоне виднелось название, написанное грязно-белыми, будто облупившимися буквами: «Лысогорское». Рядом с печальным государственным знаком был другой, аккуратный, где на зеленом фоне значилось: «ДНП „Лысогорье“».

— Нам туда, — сурово сказал Андрей, и они свернули с трассы на боковую дорогу, казалось, специально замаскированную от чужих глаз.

Стояло прекрасное утро, такое, каким оно может быть в дачной местности, с осенними запахами — ароматом палой листвы, хвои, разогретой последним жарким солнцем.

Дорога стала ощутимо изгибаться в сторону, и вдруг перед ними оказался мощный забор, похожий на часть танка,