– Это наша обязанность, не забыла? Докладывать старшему группы о любой пси-активности. Об этом могла сообщить и ты, и Ванька, и сам Ильин, – процедил Леха.

Макс увидел, как девушка дернула плечом, а потом опустила голову.

– Нашел он. Никто не хотел представлять себя на его месте. – Девушка свернула в первый коридор. – Осторожно. – Она указала на выступ на стене. – Здесь Чуфаровский ногу распорол.

Пещера, начинавшаяся сразу за поворотом, тоже могла похвастаться гладким полом, но была шире той, где они нашли первую группу. В ней стояло с десяток каменных гробов. Величественные каменные прямоугольники, накрытые плитами. Макс даже попытался сдвинуть одну из них, но не преуспел. На этот раз не бутафория, а настоящий камень.

На массивных надгробиях было выбито одно и то же изображение – равносторонний крест с утолщениями к краям перекладин.

– Вот что мне это напоминало, – удовлетворенно сказал Макс, и мысль, так долго зудевшая в голове, наконец, вышла на свет. – Тот знак на скале.

– Ну, ты даешь, – фыркнул Игрок. – Да этот крест во всех учебниках по истории нарисован. Сравнил, блин, каракули разбойников со знаком воинов Керифонта.

Грош посмотрел на ряды саркофагов. Десять гробов и одиннадцатый в центре, внешне ничем не выделявшийся из остальных. Но вонь, шедшая от гроба, не дала псионику ошибиться. Там лежали кости того, кто до сих пор так и не мог умереть.

Парни подошли ближе. От захоронения расходился прелый запах прошлогодней листвы, не очень приятный, но и не очень отталкивающий, напоминающий о костре и о подгоревшем хлебе.

Макс не решился даже дотронуться – до того необычными были ощущения. Не было отвращения, было чувство узнавания, будто этого призрака он знал при жизни. Только жизнь эта проходила много лет назад.

– Невозможно, – прошептал он. – Столько веков прошло. Он давно должен был умереть. Тут даже имени нет. Кто его может помнить? За счет кого он существует?

– За счет всех. – Игрок отдернул руки от плиты, словно коснулся чего-то священного. – Кого помнят все? Кого благодарят из поколения в поколение? Кто спас людей от призраков? Не одного человека, а всю расу?

– Прекрати! – вскрикнула Настя.

– Керифонт, – ответил Макс.

– Нет! – Лиса подошла к саркофагу. – Захоронение старое, я не спорю. Но Керифонт лежит в Императорском бункере. Мы же ходили на экскурсию на первом курсе, мы все видели урну с его прахом. Это кто-то другой.

– Кого могут помнить столько времени? – спросил Игрок. – Для меня что мертвые века, что беспокойные годы[17] – один фиг. Кому люди еще могли дать столько силы?

– Да кому угодно, – вскрикнула девушка. – Мы ничего не знаем! Не знаем, какой бедолага забрел сюда год-два назад и умер! О нем горюют родные и ждут – от этого и фон.

– Забрел, лег в гроб и сам плитой накрылся, – хмыкнул Игрок.

– Вы не ученые, вы всего лишь студенты!

– Мы, – спокойно сказал Макс и выключил фонарь, – мы всего лишь студенты. Ты в том числе.

– Ты… ты, – беспомощно повторила она.

Грош почувствовал легкое, словно перышко, прикосновение во тьме.

– Почему это так важно для тебя? Не для истории, а именно для тебя? – Игрок чиркнул спичкой.

Макс увидел перед собой исхудавшее лицо Насти с упрямо сжатыми губами.

– Ты, – повторила она, будто не слыша вопроса Лехи, не замечая его присутствия, – ты.

Прозвучало растерянно. Он не понял, кто сделал первое движение. Она слишком устала, он был зол. Она дернула его за форму, он позволил ей это сделать. Ей и себе. Позволил на миг прижаться к теплым сухим губам, почувствовать ее дыхание. Даже не поцелуй, а случайное касание, от которого они оба отпрянули, будто коснулись чего-то запретного или недостойного.

– Пойду-ка я займу Самарского умным разговором, – пробормотал Леха, гася спичку и отступая назад.

Макс положил руки на крышку саркофага, до которого еще совсем недавно не решался дотронуться. Фамилия отличника упала между ними и нанесла не меньше вреда, чем сорвавшийся камень.

– Думаю, я должна объяснить, – пробормотала она, когда шаги Игрока стихли.

– Нет.

– Макс, я понимаю, ты расстроен, но хотя бы выслушай, почему я так поступила с тобой.

– Ни к чему. Считай, что я выслушал и понял.

Несколько секунд тишины, очередной шорох совсем рядом.

– Тогда ты должен…

– Что? – Он повернулся, как никогда, остро чувствуя ее присутствие рядом с собой. – Когда я успел тебе задолжать, Лисицына? Когда ты подставила меня под кражу?

– Макс, я правда могу все объяснить. – Узкая ладонь скользнула ему на плечо.

– Самарскому будешь объяснять, – ответил он, сбрасывая руку. – И позаботься, чтобы объяснение было убедительным, иначе он снимет тебя с пьедестала, на который поставил, и взглянет с высоты своего роста.

Она чуть шевельнулась. И он вдруг представил, как девушка улыбается во тьме, как, отбросив притворство, вдруг рассмеется. Потому что такой Насте он бы поверил, настоящей Насте, а не слезливым оправданиям. Макс сам умел врать и изворачиваться, но если не выходило, то спокойно принимал последствия: гнев, обиду, карцер. Они были (по большей части) ему безразличны. Может, в этом все дело? Ей небезразлично, что он подумает? Девушке из древнего рода псиоников не все равно, что подумает безродный студент вроде него? А в сказки вы верите? В фею-крестную?

– Настя! – позвал голос из темноты.

Макс включил фонарь, к ним подбежала Вика Першина. Впервые с того момента, как они спустились в пещеру, он увидел на ее лице улыбку.

– Настя, там твой брат, он нас вытащит!

– Калес? – не поверила девушка, бросаясь обратно в каменный коридор.

Макс провел лучом фонаря от одной могилы к другой. Кто эти воины? Почему призрак одного из них еще жив, если можно так выразиться? Об этом думать было легче, чем о девушке, которая убежала. О двуличной девушке, обманщице. Как тут устоять?

В пещере с обвалившимся потолком царил радостный хаос. Первое, что бросилось в глаза, было то, что дыра стала больше, а часть горной породы осыпалась вниз. В воздухе стояло плотное облако пыли. Самарский стоял, задрав голову к небу, Игрок помогал подняться Чуфаровскому, на Вику опирался Трифонов, с ног до головы осыпанный камушками. Ильин внимательно осматривал стену, видимо, пытаясь понять, где заканчивается известняк и начинается торф.