– Значит… девятнадцать лет назад?

– Выходит, что так. А ты почему интересуешься?

– Мы пытаемся разобраться в ее… гибели.

Взгляд его потяжелел, стал подозрительным.

– Так ее убили? Как именно она умерла?

– Покончила жизнь самоубийством.

– Удавилась, что ли?

– Да, – солгала Маша. – И мы считаем, что это может быть связано с ее прошлой жизнью. По крайней мере, у нас есть такая версия.

– Версия, говоришь? К-хех, – усмехнулся Паскевич. – Ну-ну.

Он снова взял банку и плеснул себе самогона. Предложил жестом Маше, но она отрицательно покачала головой. Паскевич выпил, вытер рот большой мозолистой кистью. Прищурился на Машу.

– Ну? И что там дальше по твоей версии?

– Девятнадцать лет назад Светлана уехала в Москву, правильно?

– Так.

– Зачем?

– На заработки.

– И чем она занималась в Москве?

– А чем, по-твоему, она могла там заниматься? Москалей ублажала.

– Ублажала?.. В смысле…

– В том самом смысле, – мрачно подтвердил Паскевич. – Распутничала за деньги.

– То есть она…

– Погоди. Дай еще выпью. Растревожила ты мне душу, Мария Александровна.

Паскевич снова налил и выпил. Занюхал крохотным кусочком засохшей колбасы, лежащим на блюдце, после чего положил его обратно.

– Подалась моя Светка в Москву на промысел, – снова заговорил он. – Хорошо хоть мать не дожила.

– У Светланы был ребенок?

– Был. Но недолго. Светка прижила его не знамо от кого. Прожил мальчонка всего неделю. Плохонький родился, больной. Что-то там с сердцем. Светка его схоронила да и подалась в Москву разгонять тоску.

– Она поехала одна?

– Сперва одна. А через год и подругу свою утянула: девчонку с Кулебовки, они вместе танцами занимались.

Маша вся подобралась, как охотничья собака, почуявшая добычу.

– А как звали ту девушку, вы не помните?

Алексей Богданович на несколько секунд задумался, потом покачал головой:

– Точно не помню. Но, кажись, Катька. Светка ее домой к нам никогда не приводила. Знала, что я рассержусь.

– А почему вы должны были рассердиться?

– Потому что та девчонка из Кулебовки.

Паскевич снова взялся за банку с горилкой. Маша насторожилась еще больше, но не стала перебивать, предпочитая, чтобы Алексей Богданович продолжал сам. И он продолжил, выпив водки и вытерев губы ладонью.

– Одна кулебовская ведьма мою жену на тот свет спровадила. Светке тогда и двух лет не было. С тех пор ни одна тамошняя сука порог моего дома не переступала. – Паскевич неловко перекрестился. – Упаси, Господь! – и для верности сплюнул через левое плечо.

– Вы растили и воспитывали дочку сами? – спросила Маша.

– Какое там, – махнул рукой Алексей Богданович. – Она все больше по соседям. Я вкалывал на нашем трубном – от зари до зари. Он мои легкие и сожрал с потрохами.

Паскевич закашлялся, как бы в подтверждение своих слов. Маша решила, что «трубный» – это, вероятно, трубный завод.

– Давай-ка, Марья Лександровна, выпей-ка со мной – мне пить одному опять тоскливо.

– У меня еще есть, – сказала Маша и взялась за свой стакан. – Значит, Светлана переманила подругу Катю в Москву.

– Точно, – кивнул Паскевич. – Ее мать ко мне как-то приходила. Кулебовская повитуха. Настоящая ведьма!

– Зачем она к вам приходила?

– Про дочку свою расспрашивала.

– Про Катю?

– Угу.

– Когда это было?

– Давно. Вскоре после того, как Светка ее на заработки с собой в Москву забрала.

– И что вы ей ответили?

– Ничего. Откуда мне знать, куда ее дочка запропастилась? Моя вот тоже много лет назад пропала, так что теперь – всю Москву на уши подымать?

Маша попыталась обнаружить логику в словах собеседника, но не смогла.

– Эта женщина, мать пропавшей Кати, еще жива?

– Пупорезка с Кулебовки? – Алексей Богданович хмыкнул. – А кто ж ее знает? Может, жива, а может, померла. Времени-то много прошло.

– А фамилию повитухи вы не помните?

Паскевич задумался ненадолго, потом с сомнением произнес:

– Кажись, Суховей.

– А адрес? Где она жила?

– Адрес не помню, но если она жива, и все еще в Кулебовке, то найти ее легко. Она ж повитуха, в былые-то времена у половины здешних баб детей приняла. Хотя какие они теперь бабы? Старухи все.

Маша достала из сумки лист бумаги с отпринтованным портретом, раскрыла его и положила на стол перед Алексеем Богдановичем.

– Посмотрите, пожалуйста. Вам не знакомо это лицо?

Старик склонился над портретом.

– Боже ж ты мой… – тихо проговорил он. – Это ж пупорезка с Кулебовки!

– Повитуха Суховей? – удивленно уточнила Маша.

– Похожа, – с сомнением произнес старик Паскевич. – Но повитуха была старше и толще. А кто это? – вскинул он на Машу взгляд. – Уж не дочка ли ейная?

– Может быть. Мы это выясняем.

Она убрала портрет обратно в сумку.

– Как добраться до Кулебовки? – спросила она.

– Можешь от автовокзала. А можешь от почты.

– А откуда ближе?

– От почты. Это недалеко, как выйдешь к дороге, так сразу увидишь. Там рядом остановка. Дождись автобуса – девятый или одиннадцатый номер, да и езжай.

– Ясно. Спасибо.

– Нэма за шо. А ты, стало быть, на Кулебовку собралась?

– Да. Хочу найти Катю или ее мать.

– Что ж, езжай. Вернешься – хорошо. А не вернешься – выпью за упокой твоей души. Как за Светку свою сегодня выпил. Твое здоровье, милая!

И он снова опрокинул в рот горилку из стакана.

* * *

Остановку Маша нашла не без труда.

– Простите, – обратилась она к женщине, сидевшей на лавочке. – Отсюда идет автобус на Кулебовку?

– Так, – ответила та. – Только не скоро будет, минут через двадцать. – Женщина оглядела Машу с ног до головы. – А вы к кому-то в гости?

– Нет. То есть да. Вы тоже там живете?

Женщина покачала головой:

– Ни. Жила когда-то. Но лет десять назад в город перебралась.

– А разве Кулебовка – это не часть города?

– Часть. – Женщина улыбнулась. – Но Кулебовка большая. Я жила в той части, что со стороны Днепра. Район там тихий, люди обитают мирные. Но не везде. Про «Шанхай» слыхали?