больше всего ее беспокоило, что ее мать держит сигарету между указательным и большим пальцами, как наркоманка.

За ее спиной открылась дверь. Безликая рука выбросила пустую коробку из-под пиццы на бетонный пол. Дверь захлопнулась.

Энди попыталась унять свое сердце, которое чуть не взорвалось в груди, когда дверь открылась. Она глубоко вдохнула и медленно выдохнула. Поправила спальный мешок под мышкой. Мысленно призвала своего отца и попробовала составить список того, что стоило перестать делать. Во-первых, перестать паниковать каждый раз, когда она слышит шум. Во-вторых, перестать засыпать в общественных местах. Проще сказать, чем сделать. В-третьих, нужно решить, что делать с деньгами. В-четвертых, найти библиотеку и прочитать новый выпуск Белль-Айл ревью. В-пятых, перестать вести себя странно, потому что, если полицейские сейчас пойдут по ее следу, она будет первой, кого вспомнят потенциальные свидетели.

Потом они узнают имя Даниэлы Купер, увидят номера машины, и тогда все.

Энди посмотрела вниз на дорогу. Напротив мотеля был бар. В окнах горели неоновые вывески. На парковке выстроилась куча грузовиков. Оттуда тихонько доносилось какое-то кантри. В этот момент ей так мучительно захотелось выпить, что тело чуть ли не само потянулось к бару, как растение тянется к солнцу.

Она поставила чемодан на пол и открыла ключом входную дверь. Подобные дешевые гостиницы Лора обычно бронировала во время путешествий, когда Энди была маленькая. Единственное окно выходило на парковку. Над головой тихо тарахтел кондиционер. Тут были две огромные кровати с сальными покрывалами и пластиковый столик с двумя стульями. Энди с облегчением водрузила коробку с едой на стол. В шкафу нашлось место для чемодана — она пихнула «Самсонайт» на самую верхнюю полку. Пляжную сумку, спальный мешок и косметичку кинула на кровать. Она опустила жалюзи и задернула потрепанные темные шторы. По крайней мере, попыталась. Шторы застопорились на карнизе сантиметров за пять до того, как кончилось окно. Свет по краям проникал внутрь.

На стене висел большой плоский телевизор. Провода свисали вниз, как лианы. По привычке Энди нашла пульт и нажала кнопку включения.

Си-эн-эн. Перед картой стоял ведущий прогноза погоды. Еще никогда Энди так не радовалась предупреждению об урагане.

Она выключила звук. Уселась за стол. Открыла пластиковую коробку.

Жареная курица, пюре, зеленая фасоль и кукурузная лепешка. Это все должно было показаться ей отвратительным, но ее желудок буквально возносил молитвы.

Приборов не было, но Энди уже привыкла к такому. Пюре она съела куриной ножкой, потом съела саму курицу, затем пальцами уплела всю зеленую фасоль, а кукурузную лепешку использовала в качестве губки для остатков куриной кожи и сока из-под фасоли. Только закрыв пустую пластиковую коробку, она осознала, насколько грязные у нее были руки. Последний раз она мыла их в душе своей комнаты. Самой чистой вещью, которой она с тех пор касалась, была, вероятно, полка на секретном складе Лоры.

Энди подняла глаза на телевизор. Как по заказу, вещание переключилось с урагана на ее мать. Видео из закусочной было остановлено на том моменте, когда ее мать поднимает руки, чтобы показать Джоне Хелсингеру количество патронов.

Как же странно она это делала — четыре пальца на левой руке, один на правой. Почему не поднять всего одну руку, чтобы показать пятью пальцами пять пуль?

Внезапно изображение переключилось на фотографию. Сердце Энди странно подпрыгнуло, когда она увидела Лору. Она была одета, как обычно по праздникам: черное платье и цветастый шелковый шарф. Энди встала перед телевизором на колени, чтобы рассмотреть все детали. Грудь Лоры с одной стороны была плоской. Волосы коротко подстрижены. За ней виднелась светящаяся звезда — верхушка новогодней елки. Рука на ее талии, должно быть, принадлежала Гордону, хотя он был вырезан из изображения. Фото скорее всего сделали на последней рождественской вечеринке в его офисе, которые Лора никогда не пропускала, даже когда они с Гордоном хотели убить друг друга. Она улыбалась в камеру с несколько настороженным выражением лица, которое Энди всегда определяла как Режим Жены Гордона.

Она включила звук.

«…невозможно, чтобы такое могло случиться. Эшли?»

Энди пропустила всю историю. Камера показала Эшли Банфилд. Она сказала: «Спасибо, Чандра. У нас свежие новости о стрельбе в округе Грин, Орегон».

Энди выключила звук. Села на край кровати. Лицо Эшли Банфилд делило экран с изображением старого полуразвалившегося дома, окруженного командой спецназа. Надпись на экране гласила: «Мужчина застрелил собственную мать и двоих детей, держит жену в заложниках и требует пива и пиццу».

Еще одна стрельба.

Энди пощелкала каналы. Она хотела снова увидеть фотографию Лоры или хотя бы кусочек руки Гордона. Эм-эс-эн-би-си. «Фокс». Местные новости. Все они показывали, как в реальном времени спецназ обезвреживает мужчину, который, застрелив почти всю свою семью, захотел пиццы.

Хорошо это было или плохо? Не то, что людей убили, а то, что об этом говорят по телевизору? Значило ли это, что они перестали интересоваться историей Лоры? Может, теперь они будут рассказывать про другую «машину для убийств»?

Энди мотнула головой, прежде чем задала себе очевидный вопрос: где история про тело Сэмюэла Годфри Беккета, обнаруженное в пляжном домике Лоры? Это стало бы большой новостью. Жертва была оглушена сковородкой — по всей вероятности, женщиной, которая за несколько часов до этого убила офицерского сына.

Но все же внизу экрана пробегали обычные заголовки: очередной сенатор уходит с поста — вероятно, в связи с сексуальным скандалом; очередной стрелок убит копами; процентные ставки ползут вверх, здравоохранение дорожает, рынок ценных бумаг падает.

Ничего про Капюшона.

Энди нахмурилась. Это было слишком странно. Неужели Лоре удалось не пустить полицию в дом? Как бы она это сделала? Сообщение Энди в 911 давало им законное право взломать дверь. Так почему же по всем новостям не кричали о том, что «машина для убийств снова в деле»? Даже после той стычки со спецназом в Орегоне последним изображением Лоры должна была стать фотография из участка или, того хуже, видео в наручниках по пути в тюрьму, но никак не кадр с рождественской вечеринки.

Мозг Энди был перегружен всеми этими «что» и «почему».

Она просто откинулась на кровать. Закрыла глаза. Когда открыла их снова, за занавеской уже стемнело. Она посмотрела на часы: девять тридцать вечера.

Надо было снова уснуть, но глаза не закрывались. Она уставилась на коричневые пятна на потолке, который по фактуре напоминал попкорн. Что прямо сейчас делает ее мать? Она дома? Или она разговаривает с Гордоном по тюремному телефону, а между ними — толстое пуленепробиваемое стекло? Энди опустила голову и посмотрела на телевизор. Все еще