— А открыться миру, значит, навлечь на себя агрессию, — заметил я. — Получается тупик.

— Похоже, что так. Правда, генерал Хаксли… Кстати, ты знаешь, кто он?

Я коротко кивнул. Конечно, я знал. Генерал Хаксли был самым высокопоставленным военным из числа коренных ютландцев. Он возглавлял Планетарную Армию — то есть, все вооружённые силы наземного базирования, руководство которых почти на сто процентов состояло из местных уроженцев. В ВКС ситуация была совершенно иная — в их высшем командовании доминировали бывшие эриданские офицеры. Впрочем, это и понятно — ведь ещё пятнадцать лет назад у Ютланда не было ни одного космического корабля, а за этот срок не могло появиться достаточное количество «доморощенных» адмиралов. Единственным ютландцем, носившим три звезды на адмиральских погонах, был командующий Седьмой эскадрой, тридцатисемилетний вице-адмирал Бенсон — и как раз он, а не четырёхзвездный генерал Хаксли, являлся самым популярным после отца человеком на планете. Поговаривали даже, что отец готовит его себе в преемники на посту императора.

— Так вот, — продолжал Павлов. — Генерал Хаксли предложил план, как избежать агрессии. План отвратительный, надо сказать, даже гнусный.

— Сдаться на милость консорциума? — предположил я.

— Вот именно. Заключить с фармацевтическими компаниями соглашение, которое полностью удовлетворит их аппетиты. Фактически продать планету с её населением в обмен на долю в прибыли. Предложить своего рода разделение труда: консорциум будет контролировать производство и сбыт эндокринина, а правительство с вооружёнными силами — держать народ в повиновении, чтобы он не рыпался и не требовал своей части доходов. Ну, каково?

Я был ошеломлён.

— И такое предложил ютландец?! Поработить своих соотечественников?… Вот это уже настоящий фашизм!

Павлов покачал головой:

— Опять ты ошибаешься, Александр. То, что предлагает Хаксли, не фашизм, а олигархический режим.

— Да какая, к чёрту, разница! Хрен редьки не слаще… — Тут я с опозданием притормозил. Хоть и в неформальной обстановке, но я всё же разговаривал со своим главнокомандующим. И об этом не следовало забывать. — А что отец?

— Он сильно разозлился и даже прогнал Хаксли с совещания. А потом, в беседе со мной, признал, что погорячился. Теперь он будет вынужден отправить генерала в отставку.

— По-моему, это правильно.

— Может быть, правильно, а может, и нет. Зависит от того, насколько серьёзен был Хаксли в своих заявлениях. Возможно, последние известия сильно подействовали на него, выбили из колеи, и он наговорил глупостей, о которых сейчас уже сожалеет.

Я хотел было возразить, что человек, предлагающий подобные «глупости», пусть даже сгоряча, не имеет права занимать такой высокий пост. Но затем я передумал — в конце концов, это дело отца и его правительства.

— Так какое же решение было принято? — поинтересовался я. — Или это секрет?

— Какой там секрет! Выход один — начать переговоры с Землёй, как единственной силой, способной гарантировать безопасность Ютланда, и тем временем продолжать готовиться к войне. Если повезёт, сам факт переговоров остудит пыл потенциальных захватчиков, а нет — будем защищаться своими силами. Главное — отбиться от первого агрессора. Этим мы подстегнём земное правительство, покажем ему, что не являемся лёгкой добычей. А длительный конфликт вокруг Ютланда будет не в интересах Земли — ведь это приведёт к снижению поставок эндокринина и повышению его стоимости.

— Вы говорите «мы», — заметил я. — Какой смысл вы в это вкладываете?

Я спросил отнюдь не из праздного любопытства. Мне самому хотелось разобраться в своём отношении к Ютланду.

— Какой смысл я вкладываю? — задумчиво повторил Павлов. — Вряд ли такой же, как ты. Насколько я понимаю, ты уже начинаешь чувствовать себя ютландцем. Хотя бы потому, что твой отец — правитель планеты, и к тебе здесь относятся как к своему. А я… я, пожалуй, наёмник. В лучшем понимании этого слова. Мне предложили работу, которая, после обещаний адмирала Шнайдера оставить Октавию в покое, больше не вступает в конфликт с моей совестью. Работу, к которой я стремился всю свою жизнь и которую на родине получить не мог. — Он немного помолчал. — Видишь ли, Александр, я всегда оставался кадровым военным. Это вовсе не значит, что служба в Астроэкспедиции была мне неинтересна, исследование Дальнего Космоса — увлекательное занятие. Однако я хотел командовать флотом, именно командовать — а в Корпусе флотом руководят. Исследовательские корабли обычно действуют в одиночку, реже — группами по два, по три судна. Поэтому адмиралы в Астроэкспедиции больше чиновники, чем офицеры. Меня никогда не прельщала такая карьера. Другое дело — военный флот.

— Да, понимаю, — сказал я.

— Надеюсь, что понимаешь. Но боюсь, что большинство наших меня не поймут. — (Я догадался, что под «нашими» Павлов имеет в виду команду «Марианны».) — Даже Яна, и та назвала меня предателем… досадно, чёрт возьми! Я, впрочем, ожидал от неё чего-то подобного, поэтому спешил вернуться, пока ты с девочками не лёг спать. Тогда бы всё обошлось мягче. Но я опоздал — а твоя сестра, когда мы наедине, бывает очень язвительной. Вот так и вчера. Едва я появился на пороге, она смерила меня презрительным взглядом и сказала: «Ну всё, дожилась! Теперь я не только дочь фашиста, но и жена изменника родины». А дальше было ещё похлестче.

На эти слова я едва не опрокинул чашку с кофе и уставился на Павлова широко распахнутыми глазами. Тот был очень удивлён:

— Так ты ещё не знаешь? Тебе ничего не рассказали? Мы с Яной женаты уже полтора месяца. Ты, конечно, извини, что не подождали тебя, но свадьбы как таковой не было. Мы просто зарегистрировали наш брак в мэрии, и всё. В моём возрасте уже не до народных гуляний.

Я прокашлялся и в растерянности тряхнул головой.

— Ну и ну! Не думал, что между вами… э-э… что-то есть.

— Я тоже не думал. Мне давно нравилась твоя сестра, но я был её командиром, к тому же она на пятнадцать лет моложе меня… В общем, я никак не мог решиться.

— Боялись злоупотребить служебным положением? — понял я.

— Вроде того. А потом, когда мы оказались на Ютланде, я стал опасаться, что Яна может истолковать мои ухаживания как попытку угодить вашему отцу. В конце концов я напрямик, без всяких прелюдий, попросил её выйти за меня замуж.

— И что же Яна?

Павлов ухмыльнулся:

— Первым делом она влепила мне пощёчину. Сказала, что больше трёх лет ждала, когда я об этом заговорю.

Мне пришлось просидеть в приёмной более получаса, ожидая, когда отец освободится.

Наконец из кабинета вышел генерал Хаксли — бледный, нахмуренный, с плотно сжатыми губами и сердито сверкающими глазами. Я поднялся и поприветствовал его; в ответ он лишь кивнул мне на ходу и исчез за дверью в противоположном конце приёмной.