Она поднялась в его комнату, где повсюду громоздились холсты, забрызганные темной краской, словно место преступления. Эдгар готовил подборку для экзамена по рисованию, и Изола решила тихо присесть и понаблюдать за тем, как он трет подбородок испачканным в краске пальцем, сосредоточенно глядя на холст.

Изола полистала его блокноты. Уголь, краски, мел и коллажи из бумаги. Разглядев рисунок получше, Изола решила, что Блудница совсем не похожа на Руслану. На самом деле ее лицо казалось уродливым – загадочная изнанка красоты, вроде супермоделей с торчащими ребрами или цветов с ядовитым тягучим нектаром.

Изола задержала взгляд на апокалиптических рисунках. Они больше не казались ей просто плодами воображения: то были настоящие пророчества. Лежа в постели по утрам под неразборчивое успокаивающее бормотание Алехандро, она смотрела на постепенно розовеющее, как кровь больного лейкемией, предрассветное небо и представляла конец света. Пустые дома на пустых улицах. Руины и кислотные дожди. Обезглавленные тюльпаны, сломанные музыкальные инструменты. Ванна, наполняющаяся черной водой; яма – раньше в ней росло дерево, а теперь набиралась сил будущая правящая аристократия преисподней. И в этом ужасном мире горела только одна свеча – свеча в окне единственной выжившей девочки на планете, принцессы мертвого королевства, запертой в башне.

Ну, не говорил ли я вам, что вы полагаете сумасшествием лишь крайнее обострение чувств?

Эдгар Аллан По

Мама Уайльд смотрела по телевизору постановочное изгнание бесов (авторы программы выдавали его за настоящее). Девочка-панк в черном платье корчилась на голой кровати. Ее лодыжки вращались, словно на шарнирах. Она рвала на себе волосы и закатывала глаза так, что видны были только блестящие белки.

– И как именно это помогает? – с неизменным скепсисом поинтересовалась Изола.

– Они полагают, это что-то вроде гриппа, – объяснила мама, кладя в рот ложку подтаявшего мороженого. – Вроде как нужно хорошенько пропотеть, чтобы выздороветь.

Шли часы, но ни Изола, ни мама Уайльд не ложились спать. Изола ждала какого-то сигнала от мамы, намека на нормальность (ну, хотя бы относительную), но ничего не происходило.

Мама переключила канал на документальный фильм о жестоком обращении с животными. На полу скотобойни хрипели коровы. Все сливалось в единую картину агонии.

– Я знаю, каково тебе, – выдохнула мама, думая, что Изола ее не слышит.

– Тебе становится хуже, – осторожно сказала Изола, изо всех сил пытаясь говорить так, чтобы слова не прозвучали обвинительно.

Явственнее, чем когда-либо прежде, маму окутывала цветная аура, выходящая за пределы тела; ее личность и безумие небрежными мазками цветных мелков прорывались сквозь границы, так что Изола могла бы легко узнать ее в толпе и почувствовать ее присутствие в темноте.

– Прости, Зола. Я стараюсь…

Изола ей поверила. И позвонила доктору Азизу.

* * *

Консультация у врача обернулась напрасной тратой времени. Вместо того чтобы рассказать доктору об ухудшении собственного состояния, мама Уайльд высказала беспокойство по поводу дочери. Доложила, что Изола не спит, а смотрит по ночам идиотские телепередачи или читает странные сказки, после которых видит кошмары, словно проникающие извне под ее сомкнутые веки.

«О, если бы это было так», – думала Изола, но вслух не могла проговорить ни слова. Только не в этом сверкающем чистотой кабинете врача, где на стенах висят сертификаты в рамках и рисунки благодарных здоровых детей!

Оба взрослых в кабинете молчаливо выражали обеспокоенность. Волнение – самый невыносимый аромат. Когда он исходил от других людей – и если Изола понимала, что беспокоятся о ней, – у нее только начинала болеть голова.

Доктор Азиз спокойно и ласково произнес:

– В твоем состоянии нет ничего дурного, Изола.

Наверное, после Русланы он – самый вежливый человек из ее знакомых.

Двумя неделями ранее Изола видела, как плачет ее старший брат. Когда она сказала ему, почему ушла Руслана (зрение по-прежнему было затуманено слезами фурии, которые Изола не нашла в себе смелости вытереть), на лице Алехандро впервые отразился страх. Испанец ушел в себя, погас, как падающая звезда, и свернулся калачиком в изножье кровати.

– Спасибо, что заехал, Джейми.

– Ты шесть гребаных лет не называла меня Джейми, – фыркнул он.

– Да? Ну, ты ко мне не заходил примерно столько же.

Он пожал плечами и спрятал руки в карманы, как будто правда была написана у него на ладонях.

– Был занят.

Изола знала, что это неправда и он все еще злится на нее, но услышала что-то новое в его голосе – лед между ними начал таять.

– Значит, ко мне? Или хочешь погулять в лесу Вив?

Изолу накрыла волна тошноты, змеями расползшаяся по животу, пока они садились в машину.

– Нет. Куда-нибудь подальше отсюда. Я так устала от окрестностей!

Пока мотор «Пепито» прогревался, Джеймс перечислил варианты: пляж, местный парк, «Точка Джи».

– Нет, нет и однозначно нет, – отмела их все Изола, сползая с пассажирского сиденья и укладывая ноги на приборную панель (синяки скрывались под колготками).

Джеймс сделал последнюю затяжку и выбросил окурок из окна.

– Постой-ка… На другом конце города сейчас передвижная ярмарка, – вспомнил он. – Может, туда?

– Давай. – Изола глубоко вдохнула, заставляя себя произнести это вслух: – Но только как друзья. Ты ведь считаешь себя моим другом?

На удивление, Джеймс усмехнулся.

– Конечно. Что бы между нами ни происходило.

В кармане Джеймса мелодично позвякивала мелочь. Они приехали на ярмарку в последний день перед закрытием: назавтра та уже отправится дальше.

Хаотично мерцающие фонари, длинные ряды аттракционов, игровые автоматы, настроенные на минимальный процент возможного выигрыша. Под ногами, словно юркие мальки, сновали дети.

Изола купила с лотка сладкой ваты и принялась отрывать кусочки липкой сахарной субстанции и класть их в рот. Они таяли на языке, эфемерные, как ее сны. Сахар растекался по венам, словно героин. За несколько секунд нейроны полностью зарядились, и Изола смогла сосредоточить внимание на происходящем вокруг. Она почти физически ощущала, как расширяются зрачки, движутся по сосудам кровяные тельца и оживают мышцы, соединительные ткани, суставы и сухожилия, из которых она состояла. Внутри нее царил кровавый карнавал.