— А что сказал по этому поводу твой отец? — спросила Филиппа, весьма удовлетворенная трудами своих рук.

— Он только в затылке почесал. Лорд Грейлам сказал, что я буду отличным рыцарем, а леди Кассия просила посвятить ей мой первый турнир.

Опять эта чудесная Кассия нашла нужные слова — к месту и вовремя, подумала Филиппа. Дьявол, а не женщина!

— Отец говорил, что я скоро поеду в Вулфитон — на воспитание к лорду Грейламу. Сначала я буду его пажом, а потом стану рыцарем. Я непременно отличусь и докажу ему свою верность.

— Тебе хочется поехать в Вулфитон? Эдмунд с готовностью кивнул и внезапно замолчал, виновато взглянув на Филиппу.

— Это не так далеко от Сент-Эрта, не больше полудня хорошей езды, — успокаивающе проговорил он. — Я уеду и очень скоро вернусь. Вот только заслужу звание рыцаря и вернусь.

— Ты будешь лучшим из них. Не многие пажи могут читать или писать, а ты умеешь. Лорд Грейлам возблагодарит Бога в тот день, когда ты приедешь в Вулфитон. А теперь иди: тебя ждет отец Крамдл. Иди и дай дылде сшить что-нибудь и для себя тоже.

Как только Эдмунд ушел, в комнате снова появился Дайнуолд.

— Что тебе надо? — сухо спросила девушка.

— Я хотел сказать тебе, что мой сын очень доволен, просто счастлив.

Филиппа кивнула.

— Спасибо, девка.

Чтобы не показать, как ее удивила и тронула благодарность Дайнуолда, Филиппа, проглотив подступивший к горлу комок, небрежно спросила:

— А как ты отнесешься к новой тунике? Она готова.

И, не дожидаясь его ответа, девушка встала со стула и, плотно запахнувшись в одеяло, подала ему новую тунику.

Дайнуолд взял ее, внимательно оглядел, ощупал пальцами аккуратные швы, ощутил мягкость шерсти и удивился, что она сшила ее именно для него и что туника так хороша — может быть, самая лучшая из всех, которые он когда-либо носил. Жалко было надевать ее в обычный день. Но он ничем не обнаружил своего удовольствия, а просто снял прежнюю и надел новую. Она приятно холодила тело и удивительно шла ему. Дайнуолд обернулся к улыбающейся Филиппе. — Ты в ней хорошо смотришься, Дайнуолд, просто великолепно. — Филиппа протянула руку и разгладила складку на груди. У нее внезапно стеснило дыхание, и она замерла.

Дайнуолд быстро сделал шаг назад.

— Я пришел не только за тем, чтобы поблагодарить тебя. Я уезжаю. Во время моего отсутствия советую держаться поближе к Сент-Эрту.

У Филиппы засосало под ложечкой.

— Куда ты едешь? Это опасно?

Уловив беспокойство, даже испуг в ее голосе, он нахмурился:

— Туда, куда надо. Это тебя не касается. Ты останешься здесь и не двинешься ни одной своей огромной ногой из Сент-Эрта.

Когда я вернусь, то решу, что с тобой сделать.

— Ты говоришь так, словно я потроха, которые выбрасывают с кухни.

Дайнуолд улыбнулся, коснулся кончиками пальцев ее щеки, затем наклонился и поцеловал в губы. Потом с улыбкой сдернул одеяло с ее груди, оглядел и поцеловал сначала один сосок, потом другой.

— Прекрати!

Он выпрямился, помахал ей рукой и вышел из комнаты.

Сквозь неплотно прикрытую дверь до Филиппы донеслось его насвистывание. Она все еще стояла не шевелясь. Одеяло висело у нее на талии. Он ушел в новой тунике.

Дайнуолд вовсе не думал о Филиппе как о чем-то, хоть отдаленно напоминающем потроха. Каждый день, каждую ночь он словно в каком-то безумном припадке представлял, как берет ее снова и снова, пока не пресытится… И эти безумные припадки повторялись все чаще и чаще; если бы Дайнуолд дал себе труд подумать об этом и взглянуть правде в глаза, он нашел бы, что уже давно находится во власти одного неистового желания…

Он выругался и резко ударил Филбо по бокам. Боевой конь обиженно фыркнул и рванулся вперед. Удивленный Нортберт пришпорил свою лошадь и пустил ее в легкий галоп. То же сделал и Элдвин.

Дайнуолд все еще ощущал сладковатый запах кожи Филиппы и еще что-то совсем неуловимое всплывший из детских воспоминаний аромат левкоев.

Филиппа очаровала и околдовала его. Будь проклята эта простодушная сирена! Неведомо каким чудом она сделала так, что ему нравится возиться с ней, говорить и делать все эти глупости и хочется продолжать еще и еще. В прошлую ночь он чуть не лишил ее невинности, а ведь он не выпил ни капли эля, чем можно было бы объяснить подобное безрассудство. Вчера он покинул Грейлама, даже не доиграв партию в шахматы, потому что только и думал о Филиппе. Он овладел бы ею, если б она не проснулась и не завизжала как резаная.

Что ему делать с этой чертовой девкой? Дайнуолд вздохнул, представив, как его сын важно разгуливает в новой тунике и нахваливает «дылду»; мало того: сегодня утром Эдмунд даже не воспротивился, узнав, что его отправляют на урок к отцу Крамдлу!

Все дела в Сент-Эрте перешли в руки этой особы. Дайнуолд везде чувствовал ее влияние, и это смущало и раздражало его…

Из раздумий его вывел Нортберт.

— Хозяин, что вы собираетесь искать?

— То, что не обнаружили раньше. Мы похоронили мертвых и вернулись в Сент-Эрт. А теперь я хочу найти доказательства, что жечь и убивать приказал сэр Вальтер. Или того, кто видел, как Вальтер приказал своим людям сделать это.

Нортберт размышлял над словами хозяина на протяжении нескольких миль и наконец сказал:

— Почему бы просто не прикончить этого гада? Вы же знаете, что это его рук дело, и мы все тоже знаем. Уничтожьте его!

Дайнуолду самому хотелось убить Вальтера, очень хотелось, но он покачал головой. Надо, чтобы все было по справедливости.

— Лорд Грейлам просит доказательств, и тогда мы вместе решим, кому размотать кишки этого ублюдка.

— А, — сказал Нортберт, кивая, — лорд Грейлам сам этим занимается. Отлично.

Они добрались до южных границ Сент-Эрта только к вечеру, и их взорам предстала ужасная картина разорения. От деревни не осталось ничего, кроме черных руин. Над сожженными домами все еще вился дымок; несколько крестьян ковырялись палками в золе на пепелищах. Дайнуолд остановился, чтобы расспросить их…

Филиппу охватило беспокойство. Даже больше, чем беспокойство. Она поняла, в чем состояла цель поездки Дайнуолда, и, хотя он был искусным воином, а там, куда он направился, скорее всего никаких врагов нет, она перепугалась не на шутку.

Филиппа сразу поверила, что ее кузен, сэр Вальтер де Грассе, — отъявленный разбойник, и жалела, что ничем не может помочь Дайнуолду.

Днем Филиппа дошила платье; она надела его и с гордостью оглядела себя.

— Ох, ну просто настоящая хозяйка! — с восторгом глядя на девушку, воскликнула старая Агнес. — Ведь правда, Горкел?

Тот, посмотрев на Филиппу, хмыкнул и изобразил на лице улыбку. Девушка отрезала от оставшейся ткани полоску и повязала ею волосы. Круки тоже щеголял в новой одежде, которая пока еще была чистой. Надев сшитую Филиппой тунику, он впал в дикое возбуждение и принялся без устали нахваливать девушку, которая сразу приготовилась к худшему, и не зря: Круки вдруг замер в торжественной позе и заголосил: