– Кино? Музеи?

– Кино, – отвечает Маркус, когда мы возобновляем шаг.

Я задумываюсь. Итальянец не прекращает улыбаться. Только теперь могу отметить, какой он симпатичный. Зелено-карие глаза прекрасно гармонируют с бронзово-оливковым цветом кожи. Мягкие и пышные ресницы, взвихриваясь, приковывают к себе взгляд.

– Живопись? Архитектура?

– Музыка, – взвесив оба варианта, изъявляет парень.

– Играешь?

– Раньше играл на гитаре, пока отец ее не сломал.

– Он купил тебе новую, как в случае с часами?

Маркус прыскает со смеху, но он, будто в воду опущенный. И такие существенные перемены с ним произошли, когда мы заговорили о его струнном инструменте.

– Заметила, да? Нет, мой старик и узнать не пожелал, где часы. Он велел управляющему нашего дома заказать для меня новые. Лучше, дороже. Все, как я люблю, – губы Ферраро дергаются, но полноценной улыбки он выдать не может. – Папа хочет, чтобы я был таким, как Лукас. – При упоминании бывшего, сердце начинает бешено стучать и вырываться из грудной клетки, точно птица. – Хотел заниматься бизнесом. Какая музыка? Никакого творчества. Я, в целом, потому и не люблю книги, потому что он заставлял меня их читать. Ломал все, что мне нравилось, но кидал в мою голову твердые издания великих классиков, если я нечаянно плошал и забывал некоторые моменты из текста.

Господи. Я прячу под ладонью вырвавшееся изумленное аханье.

– Марк, это ужасно…, – изрекаю первое, что приходит на ум, но потом закрываю руками рот. – Извини, я не хотела…

Он опускает мои ладони вниз, умиротворяя смягчающим взором.

– Больше отец не поступает так со мной. Он уже не может и никогда не сможет. Я научился давать сдачи.

И хоть пластыри Маркусу больше не нужны, над бровью остался маленький шрам, а порез не полностью зажил. Но ему очень идут легкие последствия миновавшей потасовки.

Ферраро провожает к корпусу, у которого меня дожидается Кьяра. Она болтает с нашими однокурсницами и не замечает нашего с Марком появления, пока приятельницы не раскрывают рты и замолкают. Они говорят ей обернуться. Франко, послушавшись их, и сама таращит глаза.

– Ева?.. – говорит она обескуражено.

– Ciao! – здороваюсь с ней и девчонками, желая казаться жизнерадостной.

Я не хочу, чтобы меня жалели, когда все узнают о моем расставании с Лукасом. Я об этом пока никому не рассказывала.

– Спасибо за обед и беседу. Было приятно провести с тобой время, – оглянувшись на Маркуса, благодарю его и, вскинув руку, касаюсь ею его плеча.

Радостно видеть, как в один миг парень расцветает, и его взгляд исполняется эйфорией.

– Кому здесь надо сказать спасибо, так это тебе, – уверяет он меня и уходит спиной вперед, подняв ладонь в знак прощания. – Повторим еще раз?

Я киваю, соглашаясь, и беспечно улыбаюсь Марку, прежде чем он отворачивается и быстро шагает к четвертому корпусу.

– Хей, – осторожно начинает Кьяра, поравнявшись со мной; бросаю на нее долгий взор, – я, в самом деле, ничего не поняла.

Пожимаю плечами, погрузившись в воспоминания прошедших часов.

– Он помог мне пережить этот день, – отвечаю рассеянно.

Не заостряя внимания на любопытных студентках, я еще немного смотрю вслед Маркусу, а затем поднимаюсь по ступеням к центральной двери высокого сооружения.

***

В большой аудитории на третьем этаже, с окнами от пола до потолка, сто двадцать три студента сидели полукругом. Среди них была и я. Долгая литературная беседа принесла много неудобств: косые взгляды, вибрация моего телефона в сумке, которую никто не слышал, но мне было ужасно интересно, кто без остановки пишет. Я надеялась, что это Лукас. Поэтому становилось сложно сконцентрироваться на словах преподавателя. Он – организатор мероприятия – с огоньком и вдохновением выслушал все наши предложения, касательно романов для коллективного чтения, но выделил лишь несколько самых достойных, предложив нам отдать голоса за те, которые мы посчитаем наиболее заманчивыми, исходя из аннотаций, что он зачитывал. Лишь несколько человек подняли руку, выбирая книгу “Как мы теперь живем” от Энтони Троллопа. Больше пятидесяти проголосовало за Джека Лондона и его “Зова предков”. Примерно столько же членов литературного объединения привлекло описание произведения Джеймса Джойса “Улисс”, но лишь потому, что сеньор Дарио Томмази довел до общего сведения некоторые факты: например, что этот роман преследовался даже британской полицией, и что эту книгу больше обсуждают по сей день, чем читают. Конечно, на многих присутствующих это произвело впечатление.

К сожалению, моему “Английскому пациенту” не хватило пары голосов, чтобы выбиться в лидеры. Большинство отдали преимущество викторианскому бестселлеру Луизы Мэй Олкотт “Маленькие женщины”.

     Я была рада, кода Дарио сообщил о месяце английского языка на данном курсе, как я и мечтала. А сегодня он пообещал, что через неделю мы все-таки примемся за чтение романа Майкла Ондатже, тогда я вновь перенесусь в годы второй мировой войны, оставившей неизгладимый след на Италии.

Литературный коллоквиум подходит к концу. С сеньором Томмази уже никто не хочет расставаться. Он поразил нас своими знаниями, сумел расположить к себе и, помимо всего прочего, обаяние и очарование Дарио довольно существенно, чтобы этого не замечать. Не будь я безоговорочно влюблена в Блэнкеншипа, запала бы на Томмази – его великолепные большие карие глаза и глубокие ямочки на щеках.

Кьяра не перестает щебетать про достоинства руководителя курса. Мы с ней вышли за пределы светлого кабинета. Я тут же полезла в сумку за мобильны телефоном. В “Фейсбуке” завалили личными сообщениями. Раньше такого никогда не было, обо мне мало кто знал, потому мне и в мысли не приходило ограничить возможность писать чужим людям письма на мой аккаунт.

“Ты что, изменяешь Лукасу?” – читаю я первое сообщение из порядочного количества.

“Лукас плох в постели, раз ты теперь гуляешь с Маркусом?”

“Ох, ну конечно! У Ферраро такая крутая тачка! Сколько раз ты уже отс*с*вала ему?”

Блокирую экран смартфона и закрываю плотно глаза, продолжая идти. Не буду больше читать этот бред. Снова испортила себе настроение. Теперь я даже не могу подружиться с человеком, с которым мне нравится общаться? Почему социум всегда пускает глупые слухи? Я содрогаюсь всем телом от злости. Ненавижу, ненавижу все эти сплетни! Но потом ситуация бесповоротно ухудшается. Кьяра кричит, подпрыгнув, и прилипает к окну коридора. Сперва я обнаруживаю, что остальные студенты, пребывающие в холле, поступают так же. И только потом замечаю на улице двоих дерущихся.

Это парни.

Лукас Блэнкеншип и Маркус Ферраро.

Ева