– А собственно, откуда вы, отец Дмитрий, это знаете, если были у Татьяны всего один раз?! – выпалила Марина, очень ловко (как ей показалось) прижав священника к стене.

– Да, я действительно виноват перед Танечкой, – согласился он. – Надо было ездить почаще. Но в тот свой приезд я долго разговаривал с Пироговыми на предмет ее содержания. Спрашивал, хватает ли средств, лекарств... ну и прочее...

– И что? Они у вас просили денег или лекарств?

– Нет, ничего не просили.

– Вот видите!

– Я вижу и то, что, кроме дома Пироговых, Татьяне негде было услышать слово «цацки».

– Но ведь вы... вполне можете ошибаться и насчет родителей Александра и Татьяны. Они тоже могли казаться милыми только в первом приближении, – не могла не съязвить Марина.

– Да, с драгоценностями дело явно нечисто, но... Словом, Толмачевы не вставляли в свою речь жаргонных слов! Это я могу утверждать, потому что, в отличие от Пироговых, знал дядю Ваню и тетю Лиду с детства.

– Но вы же давно их не видели! Они могли измениться!

– Скажите, Марина Евгеньевна, а вот вы могли бы сейчас измениться настолько, что вдруг начали бы, извините, по фене ботать?

– По... фене... что? – изумилась Марина.

Отец Дмитрий сочно рассмеялся:

– Ну то есть пользоваться жаргонными словечками...

– Я-то? Я... нет... Я даже сына, который у меня довольно трудный подросток, кроме как поросенком, никак и назвать-то не могу...

– Вот вам и ответ на ваш вопрос. Толмачевы не употребляли жаргонных слов.

– Но... но к Пироговым мог кто-нибудь прийти или приехать в гости и... употребить...

– Не исключено, конечно, хотя вряд ли Татьяна услышала бы разговор Пироговых с гостями.

– Почему?

– Потому что по условию договора она не должна встречаться с посторонними. Она чужих людей не выносила. Могла наброситься... Ее комната находилась в самой глубине дома и запиралась на ключ. А когда построили этот огромный домино, что вы видели, то Танечкины «покои» были аж на втором этаже.

– Тогда почему же вас пустили к Татьяне?

– Потому что я родственник, да и она меня узнала. Я сам удивился.

– Скажите... вы... – Марина вскинула на отца Дмитрия широко распахнутые глаза, – вы все-таки в чем-то подозреваете Пироговых?

– Да, – кивнул он. – Больше ничего на ум не приходит. Кроме того, Пирогов Константин Макарович был настроен ко мне очень враждебно и с большой неохотой пустил в дом. А вас... как вас принимали в доме Пироговых?

Марина, опять вспомнив хлебосольство Марии Петровны, сначала хотела сказать, что принимали их очень хорошо, но осеклась.

– Что? Все-таки что-то было не так? – спросил отец Дмитрий.

– Ну-у-у... – протянула она. – Пожалуй, глава семейства не был рад и нам. Возможно, не будь дома жены...

– И что было бы тогда?

– Знаете, я сейчас, после ваших слов, думаю, что он нас вообще не впустил бы даже на участок...

– Вот! – Отец Дмитрий поднял указательный палец.

– Ну... и что же теперь делать? – растерянно спросила Марина.

– Думаю, надо ехать к Пироговым.

– И... и что же я им скажу?

– Вам одной нельзя, – покачал головой отец Дмитрий.

– Я могу с Борисом, братом моих... мужей... – с горьким вздохом ответила Марина.

– Да, Бориса можно позвать, но думаю, что мне тоже стоит поехать.

– Но... как же вы...

– Завтра договорюсь. Так что послезавтра, наверно, сможем выехать.

– Послезавтра?

– Да, не раньше...

– Но может быть, вам все-таки не стоит? – сама не зная почему, продолжала упорствовать Марина. Она ловила себя на том, что очень не хочет, чтобы с ней ехал отец Дмитрий. Более того, она не хочет оставаться у него на сегодняшнюю ночь, и еще на один день, и еще на ночь...

Отец Дмитрий посмотрел на Марину ясными синими глазами, и она вдруг устыдилась того, что о нем подумала.

– Не бойтесь меня, Марина Евгеньевна, – улыбнулся он. – Вы можете переночевать здесь, а я уйду. Мне есть где преклонить голову. А если хотите, я могу отвести вас к одной очень хорошей женщине, Ольге Викторовне. Она у нас при храме продает свечи, духовную литературу, да и другие обязанности у нее имеются...

– Нет уж... – поспешила отказаться от Ольги Викторовны Марина. – Я уж здесь, если можно...

– Конечно, можно, – опять улыбнулся он. – Я уйду, только сначала накормлю вас. Вы с дороги, а я вас только разговорами потчую.

– Нет! Не стоит беспокоиться! – неприлично нервно произнесла Марина. – Я вовсе не голодна!

– Зато я голоден, – отозвался отец Дмитрий, – а потому беспокоиться мне все равно пришлось бы. Да вы не волнуйтесь, я всего лишь сварю картошки да чай вскипячу. Ничего особенного не будет.

Отец Дмитрий окинул ее спокойным взглядом небесных глаз и вышел из комнаты в соседнее помещение, в котором было, видимо, что-то вроде кухни. Он загремел там какой-то посудой, а Марина все так же нервно огляделась в его полупустой комнате. В одном из углов висели образа с горящей лампадкой, неподалеку стоял письменный стол, над которым до самого потолка тянулись полки с книгами. Рядом со столом стояла узкая тахта, застеленная чуть ли не солдатским серым одеялом, но на подушке, кончик которой торчал из-под этого одеяла, похоже, была надета свежая наволочка. Марина сидела за деревянным неполированным обеденным столом прямо напротив кровати. Больше ничего в комнате не было: ни шкафа, ни телевизора. На двух узеньких окнах висели простенькие тюлевые занавески без штор.

Отец Дмитрий как-то особенно громко звякнул посудой, и Марина испуганно подскочила. Чего расселась? Надо бы, наверно, предложить помощь? Она пригладила волосы и открыла дверь в соседнее помещение. Это действительно была крошечная кухонька с электроплиткой, стоящей на двухстворчатом кухонном столе, с маленьким старым холодильником «Морозко» и древним рукомойником на стене. Отец Дмитрий чистил в миску картошку.

– В-вам пом-мочь? – запинаясь, спросила она.

– Нет-нет, – улыбнулся он. – Вы – моя гостья.

– Я все равно могла бы...

– Не надо, Марина Евгеньевна, – ласково, но твердо повторил он. – Вам с непривычки было бы трудно. У меня и водопровод-то отсутствует. Идите в комнату... Подождите чуть-чуть... У меня, правда, сейчас даже телевизора нет... В ремонт пришлось отнести... Но там, над столом, книги. Есть хорошие. Там не только духовная литература. Всякая... Посмотрите...

Марине не оставалось ничего иного, как только кивнуть. Она послушно убралась обратно в комнату и подошла к полкам с книгами. Нет, пожалуй, она ничего не сможет читать, потому что находится в каком-то отвратительно нервном состоянии. Марина передернула плечами, провела рукой по книжным томикам, потом заглянула в бездонные и всезнающие глаза образа Иисуса, опять поежилась и отошла к тахте. А может, это и не тахта? Может быть, отец Дмитрий спит на голых досках? С него станется... Марина осторожно присела на серое одеяло. Нет... не доски... Довольно мягко... Она вдруг с удивлением почувствовала, что напряжение неожиданно отпустило ее. Марина потрогала ладонью колкое одеяло, почему-то улыбнулась его колкости и расслабленно привалилась к стене.