Темная туша в несколько прыжков оказалась возле Сераписа и обрела очертания. Менес никогда раньше не видел ничего подобного: тварь одинаково не походила ни на льва, ни на тигра, ни на леопарда, – ни на кого из известных ему хищников, населявших поверхность земли. Монстр поднял переднюю лапу и наотмашь ударил стоявшего на карачках Сераписа по лицу. Поверженный бальзамировщик жалобно взвыл и закрыл лицо руками, стоя на коленях и раскачиваясь в такт собственным завываниям.

Когда старик отнял ладони от лица, остроглазый Менес, несмотря на полумрак подземелья, разглядел, что по сморщенным, как обезьяньи ягодицы, щекам Сераписа дряблой жижицей стекали глазные яблоки. Только зрачки в них все еще оставались целыми и, казалось, по-прежнему с ненавистью сверлили Менеса, сползая к морщинистому подбородку старика. Сейчас они соскользнут с острой мандибулы[51], покрытой щетиной и кровью, на землю и, словно мерзкие скользкие слизняки, поползут к Менесу…

Но чудовище из подземного мира не дало осуществиться лихорадочным кошмарам юноши: оно обхватило голову Сераписа лапами и оторвало ее с громким треском сломанных позвонков. Голова покатилась по плитам пола и замерла аккурат возле навозной кучи. Менес не выдержал и пронзительно завопил от ужаса.

Тварь развернулась на звук и совершила гигантский, поразительный по точности бросок, опрокинув юношу на лопатки, как легонький сноп соломы. Зловонное дыхание чудовища обожгло ему лицо, а вслед за этим уже знакомый потусторонний рев обездвижил Менеса, превратил его в неодушевленное существо, покорную жертву хищника. Мутные бельма глаз урода невидяще пучились под огромными веками. Монстр был слеп! Менеса погубил его же собственный крик.

– Афири, – прошептали холодеющие губы юноши, и через мгновение клыки длиною в локоть вошли в его сонную артерию.

* * *

Тощий рыжий смилодон был последним представителем своего вида на планете. Он никогда не знал самки. Поэтому он научился обходиться без нее. Вот и сейчас, после сильного выброса адреналина в кровь во время боя, наступила разрядка. Великий Древний Инстинкт Воспроизводства Рода пробудился в могучем теле хищника и настойчиво требовал свое. Повинуясь ему, саблезубая кошка с глухим урчанием тронула широкой когтистой лапой оторванную голову Сераписа. Потом, неуклюже раскорячив поросшие жестким волосом задние конечности, присела на еще теплый кочан бальзамировщика задом и принялась ею мастурбировать. Впалые бока чудовища, покрытые грязными сосульками шерсти, тяжело вздымались. Наконец саблезубый тигр испустил хриплый рев, оставил сломанный в нескольких местах череп Сераписа в покое и растянулся на влажных, заляпанных подсохшим пометом плитах подземелья во всю длину своего двух с половиной метрового тела.

Как же все близко в этом мире незыблемых величин пространства и времени! Рыжая бестия родилась в год, когда фараон Рамсес Второй заложил на месте старой столицы – Авариса, новый город – Пи-Рамсес («Дом Рамсеса»)[52], но по другую сторону Великой Воды – в Северной Америке, как много позже назовут эту часть света. Рыжему в каком-то смысле повезло – почти все его сородичи вымерли еще за несколько тысяч лет до его рождения, в конце последнего ледникового периода, сгинув в смоляных карьерах нынешней Калифорнии, покрытых тонкой пленкой воды, так похожей на прекрасное озеро, удобное для водопоя. Предки рыжего избежали жуткой ловушки – но не каменных наконечников копий местных охотников. Дикари убили мать и отца рыжего, а двухмесячного котенка обменяли на глиняный горшок, привезенный с другого края Великой Воды отважными кормчими Больших Лодок. Великая морская цивилизация Крита торговала со всем миром. Через год беспрерывного качания в темном, вонявшем тухлой водой трюме рыжий оказался на Крите. К тому времени он сильно подрос. В крупнейшем порту тогдашней Ойкумены он был куплен торговым агентом храма Инпу или, по-гречески, Анубиса. За три дня и две ночи египетская трирема, пользуясь попутным южным ветром, преодолела путь до финикийского порта Библ, отмахав дистанцию почти в 270 морских миль. А там было уже рукой подать до благословенной Богами земли Та-Кеми. В темном храмовом подземелье саблезубый кот быстро потерял зрение, но зато тухлую рыбу хищнику заменил гораздо более подходящий для него рацион – плоть и кровь неугодных жрецам людей.

Всех этих подробностей рыжий, конечно, осознавать не мог. Как не знал он и того, что душа египтянина живет вечно, только если цело ее вместилище – труп. Поэтому, выдержав тела Сераписа и Менеса около суток, – монстр предпочитал мясо с душком, – саблезуб вскоре превратил их в жирный дымящийся навоз, лишив, таким образом, всякой надежды на жизнь вечную. Лишь перстень шакалоголового бога Инпу не смог переварить луженый желудок монстра, и его вскоре унесло куда-то вместе с другими стоками пещеры: золоту и камню что, они же – не нежная людская плоть!

Однако чудовище земных недр не могло знать и того, что религии иногда ошибаются.

Конец первой тульпы

Центральная Россия, 1980-е годы н.э.

Читатель узнаёт, что собой представляет настоящая советская женщина, а также лишний раз убеждается, что в процессе погони охотник порой может сам не заметить, как превратится в жертву.

Тьма была глухой и абсолютной, как в первый день творения. Не существовало ни верха, ни низа. Понятия «лево» и «право» также полностью потеряли присущее им значение. Как в мертвом космосе – вся Вселенная сжалась до размеров желудка, готового вывернуться наизнанку. Да – еще голова сильно кружилась.

Оставалось лишь направление «вперед». «Назад» тоже не существовало, поскольку было непонятно, где он, этот самый зад. Строго говоря, и понятие «вперед» являлось в значительной степени условным – не было никакой уверенности, действительно ли ты передвигаешься по более или менее прямой линии или, сам того не замечая, идешь по кругу. В темноте чувство направления терялось моментально.

Но еще хуже темноты была тишина. Она казалась густой, плотной, осязаемой на ощупь. На поверхности такой не бывает. Даже в запертом пустом доме слышны какие-то звуки: скрип рассохшейся половицы, треск дающей осадок стены, легкий мышиный топоток в дюжине сантиметров ниже уровня пола.

Здесь стояла такая тишь, что, казалось, было слышно, как растет щетина на подбородке, как растягиваются легкие, принимая в себя очередную порцию влажного спертого воздуха подземелья, как открываются и закрываются клапаны сердца в глубине грудной клетки. В тишине ты сам словно становился звуком, блуждающим в лабиринте внутреннего уха.

В детстве он, как и все, боялся темноты. Впрочем, он и сейчас ее боялся не меньше. Этот страх был заложен в генной памяти миллионов поколений его предков, начиная от мелких млекопитающих – далеких пращуров человека. Ибо ночью выходили на охоту хищники. Как бы ни были сильны в нем наслоения цивилизации, древний инстинкт всегда говорил одно: во тьме прячется зверь, то есть – смерть.