— Я слышала об этом.

— Но с вами все будет в порядке. Вам ничего не грозит.

— Почему вы так уверены и что вы имеете в виду?

— Я имею в виду то, что у вас все будет в порядке. А вот о себе я бы так не сказал, понимаете? Но у вас все будет в порядке. Вы же чернокожая.

— Я? Вы уверены? — спросила женщина цвета кофе. И снова улыбнулась. На этот раз ее улыбка не была профессиональной; в ней был едва сдерживаемый смех, и парень тоже улыбнулся.

А он мне нравится, подумала она.

— Меня зовут Джим, — представился он и протянул руку. Она протянула свою, и Джим улыбнулся еще шире. Его рука была меньше ее руки, но пожатие было крепким и уверенным. Она молча смотрела на него.

— А как вас зовут? — спросил Джим и она на секунду заколебалась. — Я просто хочу узнать ваше имя, — произнес он; его брови сошлись над переносицей. Он, видимо, силился понять, почему она не хочет представиться. — Ведь это же ни к чему не обязывает…

— Сильвия, — сказала она. — Меня зовут Сильвия. Так звали мою бабушку.

— А чем вы занимаетесь, Сильвия? — спросил Джим, но заметив, как ее глаза моментально скрылись под опущенными веками, поспешил добавить: — Нет, нет. Я ведь спрашиваю просто из любопытства.

— Не волнуйтесь, на это нет причины. Я проститутка. Но уже на отдыхе, можно сказать, на пенсии. Ну еще и певица. Безработная.

Женщина поражалась самой себе. Она никогда не позволяла себе такой вызывающей откровенности. Но ограниченное пространство авиалайнера в сочетании с предстоящей ей свободой путешествия повергли ее в какую-то лихую безоглядную бесшабашность. Джим пристально смотрел на нее; его лицо выражало недоверие пополам с неодобрением.

— Шутите?

— Да нет. В самом деле.

— Певица? — переспросил он, и его лицо расплылось в столь нахальной улыбке, что она не удержалась и улыбнулась в ответ. Через секунду он продолжил: — И проститутка?

— Да.

— На отдыхе?

— Да.

Сильвия чуть отстранилась от него, чтобы посмотреть, смеется он над ней или нет. Может, смеялся, а может, и нет, но лицо его было добрым.

— Вы когда-нибудь имели дела с проститутками? — спросила она.

— Один раз, — ответил Джим. — И подхватил мандавошек.

— Ой, это ужасно.

— Да нет, ничего особенного.

— Вы еще легко отделались.

— Это точно, — согласился Джим.

Сильвия снова задумалась, и оба замолчали. Надо чем-то заполнить паузу, решила она и сказала:

— У меня никогда не было таких насекомых.

Джим кивнул, но тут уголки его рта начали дергаться; он пытался сдержать смех, но не смог совладать с собой и, посмотрев на Сильвию, расхохотался. Он, когда смеется, подумала она, похож на мальчишку, которому от силы тринадцать лет. И она тоже рассмеялась бесстыдным громким смехом — можно было подумать, что она тоже пыталась сдержаться, но безуспешно и сейчас этот смех прорвался наружу. А Боб Пек, толстый американец, сидевший в соседнем кресле, проснулся, открыл мутные глаза и укоризненно покачал головой, глядя на этих англичан. А женщина с кожей цвета кофе и молодой человек продолжали громко смеяться до тех пор, пока стюардесса попросила их не шуметь и не беспокоить спящих пассажиров.

Манхэттен, Нью-Йорк, США, 1998 год

Сильвия знала, что удачно вышла из неловкого положения, и хотела окончательно избавиться от этой неловкости. Пока Джим принимал душ, она решила осмотреться. Необходимости в этом не было, но была сила привычки, а пересилить себя она не могла. Годы, потраченные на визиты к прелюбодействующим мужьям (а случалось, что и к женам), привили ей какое-то патологическое любопытство, и для нее не было более приятного занятия, чем порыться в ящиках комода или шкатулках с драгоценностями и бижутерией, пока мужчина, утомленный сексом, спал в оскверненной брачной постели. Она ни разу ничего не украла — она была проституткой, а не воровкой, — но она испытывала огромное удовольствие, примеряя трусики светлого оттенка, которые сама никогда бы не купила, или сережки, совершенно недоступные для нее по цене. В этой роскошной квартире на Манхэттене, конечно же, не было ни дамского белья, ни драгоценностей. Но там было множество разных безделушек, которые могли насытить ее любопытство. И пока до нее доносился шум воды, она чувствовала себя в безопасности.

Сильвия взяла абстрактную африканскую статуэтку — гладкий камень, изрезанный извилистыми переплетающимися бороздками. Статуэтка оказалась более тяжелой, чем казалась с виду, и едва не выпала из ее рук. Она осторожно поставила ее на тяжелую столешницу красного дерева.

«Что это вообще за место?» — подумала она.

Когда Сильвия и Джим вышли из самолета в аэропорту имени Кеннеди, они церемонно простились, пожав друг другу руки. Джим пожелал ей удачно добраться до родственника в Гарлеме. Сильвия, в свою очередь, пожелала ему успехов в делах. И в эту самую минуту до нее дошло, что это она вела главную партию в их многочасовой беседе в самолете, и он знает о ней многое, а она о нем почти ничего. Это смутило ее — ведь ее первоначальная скованность и скрытность вдруг неожиданно испарились и дали дорогу потоку самой что ни на есть личной информации; неужели то, что их кресла были рядом, настолько расположило ее к откровенности в самых интимных делах? Да, надо было быть более сдержанной. Интересно, а какие дела она имела ввиду, когда желала ему успеха. Хотя успехи нужны каждому, с этим не поспоришь.

Простившись, они пошли каждый своей дорогой. Ведь, по сути дела, они были чужими друг другу людьми. Но судьба решила так (а может быть, произошло недоразумение, одно из тех, которые так часто играют на руку судьбе), что они снова оказались рядом в очереди к стойке иммиграционного контроля, и оба не знали, что сказать. А ведь в воздухе их беседа шла самым непринужденным образом — видно, языки развязались под воздействием скуки и алкоголя, — но здесь, на земле, они чувствовали себя неловко и скованно.

Подойдя к стойке, они оказались перед разными окошками. Сильвия подала документы плотному коренастому чиновнику, который, взяв паспорт, оглядел Сильвию с ног до головы суровым взглядом, каким ветеринар, должно быть, смотрит на бродячую собаку. Он похож, подумала она, на того датчанина-программиста, у которого была фригидная жена, — такие же кустистые усы и лицо, словно сделанное из консервированной ветчины. Встретившись с ним глазами, она почувствовала, как ее ладони вспотели.

— Какова цель вашего приезда в Соединенные Штаты? — спросил чиновник.

— Отдохнуть. Просто отдохнуть. Несколько недель.

— Чем вы занимаетесь?

— Чем занимаюсь?

— Ну да. Кем работаете?