— Две порции нигерийского гиннеса[63], — ответил Джим.

— Две порции чего?

— Нигерийского гиннеса.

— А что это, черт возьми?

— Да ладно. Тони! Ты же угощал меня им прежде. Ты наливал гиннес в кружку, а потом добавлял черносмородиновый ликер. Это и есть нигерийский гиннес.

— Ты серьезно? И ты что собираешься пить это дерьмо?

— А от него на груди начинают расти волосы, — сказал Джим, а Сильвия слегка улыбнулась то ли его словам, то ли своим мыслям.

Они отошли от стойки и сели в пустую кабинку недалеко от входной двери. Джим от почти докуренной сигареты прикурил новую. Он выглядел усталым, усталым маленьким мальчиком. Глядя на него, Сильвия подумала, какую странную пару они, должно быть, представляют собой: подросток с бледным усталым лицом и видавшая виды старая шлюха. Подумав об этом, она горько усмехнулась и, чтобы не затягивать молчание, сказала:

— Я не пью гиннес.

— Нет? Зря, но ведь надо же когда-нибудь начать. Гиннес…

— …от него на груди растут волосы, — закончила за него Сильвия.

— Нет… он сделает вас взрослой и сильной.

— Я уже и так взрослая.

— Он сделает так, что вы всегда будете молодой, — сказал Джим, подумав.

Сильвии стало ясно, что Джим сел на своего конька и спорить с ним бесполезно.

Ирландец Тони принес им выпивку и молча поставил на стол; выражение лица его было теплым и дружеским.

— Итак, пьем гиннес, — произнес Джим и поднял стакан.

— Пьем гиннес.

Сильвия пригубила стакан. Напиток был хорош: мягкий, с фруктовым вкусом, он казался некрепким и походил на молочный коктейль, в который добавили немного алкоголя.

— Я много не пью, — сказала Сильвия.

— А я пью много, — ответил Джим и подтвердил сказанное, выпив сразу полстакана черного напитка.

— Вы собирались рассказать о себе.

— Я?

— Да, вы.

— Может, вы первая расскажете мне свою историю?

— Так я уже все рассказала.

— Нет, что вы. Вы только рассказали мне, что вы проститутка (бывшая) и джазовая певица (без работы). Так не пойдет. Прежде всего, вы ничего не сказали мне о том, что собираетесь делать в Нью-Йорке.

— Я же сказала, что собираюсь найти дедушкиного брата.

— Это я помню. А для чего?

— А почему бы мне его не отыскать?

— Тогда расскажите зачем. Держу пари, ваша история очень интересная. Расскажите.

Сильвия поднесла к лицу стакан и поверх него посмотрела на улыбающееся лицо Джима. В нем было что-то необычное, что именно, она не могла сказать, но было… было… Он был похож на эдакого проницательного дурачка, невинного, как розовый бутон, и одновременно усталого, как цветок на могиле через неделю после похорон. Это и было тем самым «необычным», что заставляло Сильвию откровенничать с ним. А может быть, причиной этой откровенности были ее отчаяние и безысходность. Ведь никто никогда не просил ее рассказать о себе, и у нее было такое чувство, что история ее жизни медленно задыхается в ее груди от слишком долгого пребывания взаперти (истории, чтобы они выжили и не забылись, необходимо иногда выводить на свежий воздух). Вот поэтому она и стала рассказывать ему о том, кто она; она пыталась рассказать ему, что делала в жизни, пыталась рассказать ему свою историю. И получилось так, что эту историю она и сама начала понимать. А пока она говорила, Джим все пил и пил свой нигерийский гиннес, пока не сполз под стол.

Через полтора часа, когда она уже заканчивала свой рассказ, Джим вдруг встал на ноги.

— Я пьян, — объявил он.

— Вы меня слушали? — спросила Сильвия.

— Конечно, слушал. Но сейчас я пьян.

— Ты в порядке, Джимми? — закричал из-за стойки ирландец Тони.

— Я пьян, — ответил Джим.

Тони рассмеялся и, обращаясь к Сильвии, сказал:

— Тащите-ка его в кровать, милая.

На этот раз, когда они шли два квартала от бара до дому, Джим висел на руке Сильвии, а она смеялась над его заплетающейся походкой, над тем, как он поминутно спотыкался и чуть не падал — хорошо, что улица была пустынной и их никто не видел.

— Спокойной ночи, Джим, — пожелал консьерж, когда они вошли в лифт.

— Я пьян, Бенни, — успел крикнуть Джим до того, как двери лифта закрылись.

Войдя в квартиру, Джим неопределенно махнул рукой в сторону гостиной; потом, с трудом вписавшись в дверной проем, вошел в спальню, непослушными руками стащил с себя брюки и пиджак и, как мешок, рухнул на хозяйскую кровать. Сильвия отправилась в другую спальню, отделанную с большим вкусом в голубом и аквамариновом тонах, разделась и нырнула под легкое одеяло. Но спать ей не хотелось, ей никогда не доставляло удовольствия ложиться в кровать одной. К тому же рассказанная ею история собственной жизни все еще пребывала в ее сознании; а сейчас перед ее внутренним взором прокручивался один эпизод, отчетливо всплывший в памяти: один пьяница по имени Флинн (не клиент, а бойфренд) пытался сделать невозможное — снова запихать двадцать сигарет в пустую пачку, а она, наблюдая его усилия, понимала, что такая операция требует машинной точности работы рук. За полчаса она вся извертелась на удобной кровати, но заснуть ей так и не удалось. Она встала и, не накинув на себя даже футболку, прошла через гостиную, мягко ступая по полу босыми ногами.

Подойдя к двери спальни Джима, она легонько постучала.

— Джим, — шепотом позвала она.

Она приоткрыла дверь и прислушалась: Джим тяжело, словно на нем была маска для подводного плавания, дышал во сне. Она неслышно, только бы не разбудить его, вошла в спальню и, юркнув под одеяло, легла рядом с ним и прижалась всем телом к его спине, но он и не шевельнулся. От него исходил неприятный запах — смесь алкоголя и табака, — но Сильвия с удовольствием вдыхала его: так же пахло от Флинна.

Сильвия внезапно проснулась около шести утра: Джим говорил во сне. Он громко выкрикивал ругательства и матерные фразы. Через некоторое время сон его стал спокойным, но теперь разволновалась Сильвия. Интересно, думала она, вспомнит ли Джим, проснувшись, все, что она рассказала ему накануне? А сама она хочет, чтобы он вспомнил? Она встала с кровати и вернулась в свою спальню; легла в постель, сцепив ладони на затылке. Она мысленно прокручивала в памяти и события вчерашнего вечера, и историю своей жизни, рассказанную в баре ирландца Тони. Она уже совсем проснулась. Сильвия не только не любила ложиться спать одна, но и не привыкла просыпаться в одиночестве.

— Я назвала вам свою фамилию? Ди Наполи. Сильвия Ди Наполи. Вы можете этому поверить?