Во вторник утром (невероятная для бюрократии скорость!) Геннадию Валериановичу позвонили из Департамента здравоохранения и пригласили его и Александра явиться в шестнадцать тридцать к главному специалисту отдела стационарной и специализированной медицинской помощи Галанкину. От Галанкина они узнали, что гражданка Калюбасова считает, что ей, как она выразилась, «без наличия должных оснований и показаний рекомендовали сделать операцию». Геннадий Валерианович, услышав такое абсурдное обвинение, изменился в лице и не без ехидства поинтересовался, ознакомился ли уважаемый Игорь Рюрикович (так звали Галанкина) с историей болезни Калюбасовой.

– Странный вопрос. – Галанкин сдвинул брови, демонстрируя недовольство. – Разумеется, ознакомился.

– Тогда в чем же дело? – удивился Геннадий Валерианович, переглядываясь с Александром. – Там же все есть, включая и фотографии. Если вдруг какой лист отклеился – ничего страшного, у меня есть копия. Мы всегда снимаем копии с документов, которые у нас изымаются. Мало ли что…

– «Все» – это что? – Галанкин поправил сползшие с носа очки. – Что вы имеете в виду?

– Данные обследования, согласие, фотографии до и после операции… И о каком вообще отсутствии должных оснований и показаний может идти речь, если операция делалась по желанию пациентки? Вы, Игорь Рюрикович, понимаете ход моей мысли? Речь идет не о кишечной непроходимости, а о пластике. Здесь первично желание пациентки, хочет – оперируется, не хочет – ходит с морщинами и отвисшим подбородком. Ее дело, ее выбор, какие к нам могут быть вопросы, если мы предельно добросовестно выполнили взятые на себя обязательства. И разрешите полюбопытствовать, почему эти претензии появились только через полтора года после операции?

– Этого я не знаю. – Брови Галанкина сдвинулись настолько, что казалось, они вот-вот начнут налезать друг на друга.

Разговор закончился написанием объяснительных в стиле «я не верблюд, о чем и докладываю».

– …дак! – кратко, ярко и емко высказался Геннадий Валерианович перед тем, как сесть в свою «Тойоту». – Если они попробуют сделать выводы, я этого так не оставлю! Я прямо к Голубеву пойду!

– Вы с ним знакомы? – поинтересовался Александр.

Прийти просто к руководителю департамента или прийти к руководителю департамента, с которым ты знаком, это две большие разницы. Нет, это не большие, это очень большие разницы. И степени взаимопонимания абсолютно различны.

– Не так чтобы домами дружить, но при встрече ручкаемся, – ответил босс. – Мы с ним во Втором меде вместе учились, я на курс старше был, но по комсомольской работе много контактировать приходилось. Вы, Александр Михайлович, комсомола уже не застали?

– Нет, меня только в пионеры принять успели, – улыбнулся Александр. – И на барабане играть научили… Может, надо было по музыкальной части идти? Чтобы не было таких вот приколов?

– С вашими-то руками на барабане играть? – ужаснулся Геннадий Валерианович. – Что вы такое говорите? Александр Михайлович, я давно хотел полюбопытствовать – вы какую-нибудь специальную гимнастику для пальцев делаете? Или они от природы такие?

– В детстве я очень усердно тренировался завязывать шнурки, а сейчас под настроение занимаюсь каллиграфией.

Про любовь к вышиванию Александр по обыкновению умолчал. О том, что он мастерски владеет не только кривой хирургической, но и прямой вышивальной иглой, знала только мать. Она и вышивки хранила у себя. Долгое время Александр свои произведения выбрасывал сразу после окончания, поскольку ему был важен сам процесс, но мать, узнав об этом, попросила отдавать вышивки ей. Три или четыре наиболее удачных, по ее мнению, удостоились чести быть вывешенными в рамках дома. Александр очень надеялся на то, что мать выдает его вышивки за свои. Ничего такого – просто вышивающий мужчина – это как-то необычно. Александр не то чтобы стеснялся своего увлечения, а просто предпочитал о нем никому не рассказывать. Могут же быть у человека тайные страсти? Даже, наверное, не могут, а должны быть.

Ощущения, что на этом инцидент будет исчерпан, Александр не испытывал. Скорее, было другое ощущение, подсказывающее, что придирки будут продолжаться. А так недолго и притчей во языцех стать. Чего это доктор Берг так часто пишет объяснительные в департамент? Неспроста это…

Неспроста? Да все в жизни неспроста, если уж на то пошло.

По дороге домой Александр пересмотрел свою позицию и решил, что сидеть сложа руки нельзя – на удар надо отвечать ударом или хотя бы предупредить противника о том, что в случае повторения он получит по полной программе. Избегать контактов с Борисом Антоновичем не стоит, напротив, надо встретиться и поговорить, что называется, по душам. И никакая не интуиция отговаривала Александра от встреч с этим типом, а элементарная человеческая брезгливость. Не надо путать брезгливость и интуицию, хотя бы потому, что к интуиции стоит прислушиваться, а через брезгливость надо уметь переступать. Только как бы повести разговор, чтобы он вышел убедительным, ведь реальные проблемы Борису Антоновичу может доставить только Алецкая, а ее втягивать во все это нельзя. Надо бы поискать другой способ…

Способ нашелся быстро – Александр еще доехать до дома не успел. Алецкую втягивать нельзя? Не будем. Борис Антонович поминал корпоративную этику? Соблюдем и этику. Невозможно одновременно и невинность соблюсти, и капитал приобрести? А вот это спорное утверждение, весьма и весьма спорное… Ум для того человеку и дан, чтобы делать невероятное. Когда-то и колесо было чем-то невероятным.

Дома Александр обдумал свой план как следует и пришел к выводу, что задумка ой как хороша, потому что отвечает всем требованиям – и участия Алецкой не требуется, и неприятности Борису Антоновичу будут. А в качестве бонуса – немного рекламы доктору Бергу.

«И как это я раньше не додумался? – недоумевал Александр. – Это же так просто… Недаром говорят: «Добрая мысля приходит опосля».

Дело оставалось за малым – встретиться с Борисом Антоновичем. Предварительно договариваться о встрече было бы неосмотрительно, не факт, что тогда встреча вообще состоится. Лучше бы застать его врасплох. «При первой же возможности загляну в «Белеццу», – решил Александр…

До пятницы такой возможности не представилось, дел было много. Департамент молчал, но историю болезни Калюбасовой в клинику еще не вернули, а стало быть, проверка продолжалась или, во всяком случае, не была официально прекращена. Александр решил, что в понедельник непременно попытается выкроить время для общения с Борисом Антоновичем, но провидение пошло навстречу и свело их в пятницу, на кафедральном юбилее.

Сказать, что Александр обрадовался, увидев входящего в зал Бориса Антоновича, означало не сказать ничего. А как тут не радоваться? Во-первых, драгоценного времени на разъезды тратить не придется, а во-вторых, на людях Борис Антонович будет вести себя поспокойнее, то есть диалог выйдет более конструктивным. Уж каким бы идиотом он ни был, а на глазах у всей столичной «пластическо-косметологической» тусовки скандалить не станет. Вот и славно!