— Бирюк?! — Сохатый напрягся, и ремни стали лопаться один за другим.

— Э-эй! — лекарь попятился, отгораживаясь выставленными перед собой ладонями. — Я позову стражу.

— Какая стража! Где мой брат?!

* * *

Аттила был стар. Долгие годы непростой жизни, сражений и походов изнурили его некогда могучее тело. Но и сейчас убеленный сединами древний старец, поддерживаемый телохранителями под руки, был на голову выше своих наместников, а ведь каждый из них, лично им отобранных — славный воин и непреклонный ревнитель веры, — считался в своем народе едва ли не великаном.

Аттила щурился, пристально разглядывая их, замерших перед ним в низком поклоне. Одного из этих восьмерых он должен назначить преемником. Избранник поведет дальше войско и понесет слово его в дальние пределы, чтобы вновь создать великую державу, единую и могучую, не допускающую и тени сомнения в своей неодолимой силе, а стало быть, и непререкаемой правоте.

— Встаньте! — он разомкнул уста и хлопком подал знак халифам поднять на него глаза.

«Пришло мое время или еще нет?» — думал он, молча вглядываясь в лица. Все они преданы и покорны, все готовы умереть, а главное — убивать ради свершения его воли.

— Завтра вы отправитесь к своим народам и понесете им благую весть. И пусть ликование наполнит сердца истинно верующих, ибо было мне откровение. Узрел я взором сердца моего, что Эдвард Ноллан — этот коварнейший из вероломцев, эта ядовитая змея, отравившая сознание жителей планеты перед Тем Днем, эта гарпия в человеческом образе, терзавшая их тела, похищавшая и коварно извращавшая всякое творение рук человеческих — мертв!

Он поднял с подлокотника высокого золоченого кресла правую руку, давая позволение возрадоваться. Счастливая новость в единый миг вызвала неистовый вопль дикой радости из луженых глоток наместников.

— Конечно, это не означает, что лезвия ваших шамширов могут бесцельно дремать в ножнах, что вы можете хоть на час прервать священный поход и позволить миру погрязнуть в темноте и неверии. Вы несете огонь, дабы развеять тьму, и веру, дабы заблудшие могли спастись. Упорствующие же, — Аттила положил длинные крепкие пальцы на покрытую серебряным узором рукоять сабли, добытой специально для него, — должны погибнуть.

Он встал без помощи телохранителей и потянул клинок из ножен. Сверкнула отточенная сталь, отделяющая жизнь от смерти.

Новый вопль буйной радости был ему ответом. Пророк стар, но он по-прежнему могуч, и великое оружие в его руке — знак нерушимой власти над его народом и всеми несчастными, еще коснеющими в злокозненных отвратительных заблуждениях.

Восемь драгоценных шамширов блеснули в ответ. Каждый из них стоил тысячи голов скота, и все же им было далеко до того клинка, что сжимал в руке Аттила, праведный и победоносный.

Когда-то сабля принадлежала Карлу Великому, императору, собравшему в единый кулак разрозненные европейские народы, а до него, по легенде, вождю гуннов…

Пророку вспомнились последние часы перед Тем Днем, когда все уже было решено и подготовлено для свершения воли — нет, не Эдварда Ноллана, жив там он или мертв, — воли несокрушимого Аттилы. Это имя он взял себе позывным, возглавив отряд мастеров выживания. Бесценная сабля хранилась в музее в Вене, но незадолго до Того Дня реликвия бесследно исчезла. Четверо ночных охранников погибли, даже не успев достать пистолеты. Но кому было до них дело, когда человеческая цивилизация доживала последние минуты?

«Кто же из этих восьмерых? — глядя на предводителей воинств, думал Аттила. — Кто вытащит из его омертвевших пальцев узорчатую рукоять?

Эк, они радуются! Мальчишки, спасенные им, некогда кормившиеся из его рук. Что им за дело до старого Эда Ноллана? Интересно бы узнать, что с ним? Может, они там все издохли на той Луне, желтеющей, как обглоданный, вымытый росой и высушенный жарким ветром череп. А если не умерли, быть может, помчали дальше, в иные галактики?»

В прежние времена Эд рассказывал, что ученые-астрономы открыли где-то по соседству две планеты, теоретически пригодные для жизни. Одна из них даже больше Земли и вполне годится для заселения. Эд сетовал, что силовые установки его кораблей слабоваты для столь дальних перелетов, но за столько-то лет, да с огромными лунными запасами Гелия-3, все могло измениться. Много чего могли придумать и построить.

Тогда, предчувствуя крах цивилизации, Ноллан сбежал с загаженной Земли, точно крыса с тонущего корабля. Вряд ли теперь он рискнет вернуться, даже если его ученые, наконец, открыли секрет бессмертия.

Аттила хорошо потрудился над тем, чтобы на Лунную станцию с Земли не поступило ни единого сигнала. Ноллану следовало бы понять, — эта земля принадлежит тем, кто выжил на ней, а не каким-то пришельцам с небес!

Пророк рискуя многим, подготовил к Дню бедствия сеть потаенных убежищ, создал огромные склады оружия и боеприпасов, снаряжения и продовольствия. Он дал своему народу веру и цель в жизни, научил побеждать, а этих восьмерых своими руками выкормил и воспитал. Что ж, отдать все это Ноллану? Ну, нет!

Отдать дело всей своей жизни жалкому трусу и выскочке, тому, кто кинул ему — лучшему из лучших — обглоданную кость с господского стола? Не бывать этому! Эх, хорошо бы дожить и хоть одним глазком увидеть становление новой великой державы! Вот если бы добыть то самое средство — эликсир вечной молодости, воспетый поэтами былых времен!

Ученые что-то находили: мушки, мышки… Но тогда они не успели, а сегодня больше никаких ученых нет.

И все же, хоть одним бы глазком… А так — очень скоро кто-то из этих восьмерых обретет символ его власти, зажмет в кулаке рукоять, как руку любимой девушки… Его любимой! Эта мысль обожгла сердце Пророка. В голове мелькнула шальная мысль: «А может, зарубить их всех?»

В прежние времена он уже несколько раз проделывал этот трюк, не давая идеям заговора угнездиться в головах последователей. Но сейчас… Он слишком стар, а эти — храбрецы, и впрямь лучшие из лучших. Может, хоть сохранят то, что он создал. Аттила сделал глубокий вдох и поднял к небу глаза, чтобы скрыть непрошеные слезы.

«Этого еще не хватало! Неужто я становлюсь чересчур дряхлым и сентиментальным? Нет, только не это! — вдох, еще один вдох. — Кажется, прошло».

— Эдвард Ноллан повержен! — снова возгласил Аттила. — А значит, и мне пора уходить, возвращаться к Творцу Небесному, дабы умолить за верных моих, дабы стать неусыпным стражем у трона его. Господь, дарящий свет очам и тепло нашим телам, пошлет мне знак, когда наступит мой час. Тогда я передам свою власть над людьми и тварями земными первейшему из вас.

Крики и стоны были ему ответом.

— О нет, не покидай нас, величайший из великих! — стеная и разрывая одежды, умоляли халифы.

— Небесный огонь, — прошептал Эргез, увидев яркую вспышку, длинным тонким разрезом прочертившую купол ночного, без единой звезды, неба. И крикнул, указывая пальцем на движущуюся яркую точку: — Путеводная звезда!