— Преувеличиваешь.

— И насчет Варвары я не уверен… Я ни в чем пока не уверен. Кстати, почему не сказал, что Марина о твоих махинациях прознала?

Егор скривился:

— Какое это…

— Прямое, Егорушка. Хотя, полагаю, ты побоялся признаваться. Решил, что если скажешь, то станешь первым подозреваемым. Небезосновательные опасения… Скажи, когда она узнала?

— Утром. Позвонила, кричала, что верила мне, что… в общем, сказала, что больше знать меня не желает. И сделает все, чтобы меня сняли… А это не так просто, она хоть и владелица, но есть еще акционеры… Надо собирать собрание, выступать… — Егор вновь вздохнул. — Послушай. Акционеры — деловые люди, и то, что я делал, бизнесу не вредило. Напротив, за три последних года наши доходы выросли на четверть. И это они понимали лучше, чем Марина. Ей удалось бы учинить скандал, но вот смогла бы она меня подвинуть — вопрос… И приехал я на вечер затем, чтобы отговорить ее от этой глупой затеи. Думаю, мы нашли бы общий язык… Она, конечно, была вспыльчивой, но поняла бы…

— Что ты ее обворовывал?

— Что я брал процент, премиальные, так сказать. — Он усмехнулся. — Считаешь меня вором?

— Да плевать мне на эти разборки… Считаю, что ты достаточно умен, чтобы за собой прибраться. И возникает закономерный вопрос. Откуда она узнала?

— Понятия не имею. Самому интересно было.

— А это узнаешь? — Макс достал флешку.

— Нет… Женька такие любит, она вообще как сорока, на все блестящее западает. Но сказать, что именно эту штуку я у нее видел… Нет.

— Ясно. — Макс флешку спрятал. — А кто такая Раиса, не знаешь?

Егор покачал головой:

— Марина никогда о ней не упоминала? Нет… Может, о матушке Раисе?..

— Нет. Точно… Где Марина и где церковь. Хотя… — Егор вдруг запнулся и нахмурился. — Было кое-что, как-то она денег дала… сорок тысяч… пожертвование. Нет, Марина не была жадной, она помогала и приютам, и фондам всяким. Но эта церковь — другое. Не фонд. А просто маленькая такая церквушка. Деревенская… Мне еще пришлось деньги лично везти. У них там ближайшее отделение банка за полсотни километров. Дороги никакие, я в ямину сел. Трактор искать пришлось. То еще приключение, а главное, Маринка строго-настрого рассказывать запретила. Это на нее не было похоже. Она ведь любила внимание, и если какой благотворительный вечер устраивала, то все об этом знали, мол, меценатка и все такое, а тут вдруг…

Макс хмыкнул и постучал пальцем по столу:

— Где эта церковь стоит, помнишь?

— А то… Такое забудешь! На карте покажу. Зачем тебе это?

— Пока не знаю, но чую — пригодится… Алин, ты со мною или останешься?

— Сам-то как думаешь? — проворчала Алина. Оставаться наедине с наследниками, жаждавшими ее крови, не было ни малейшего желания.

— Погоди. — Егор поднялся. — Там женщина была, не знаю, как звать, не представлялась… Может, и Раиса. Она передать велела Маринке, что господь всех простит. Если раскаяться. Я ей передал, а Маринка разозлилась, кричать стала, что лезу не в свое дело. Как-то вот так…

Деревня Большие Хуторки располагалась если не на самом краю мира, то в непосредственной к нему близости. Машина едва-едва ползла по разбитой дороге, и Макс вполголоса матерился. Справа — лес. Слева — тоже лес. Березки, елочки, дубы разлапистые, ветви которых переплетаются над дорогой, и в прорехах видно белое небо. Почему белое? Алина не знала, но цвет этот вновь вызывал приступ слезливости.

— Ты ведь не вычеркнул его. — Она заговорила, только когда автомобиль выполз из леса, и лишь для того, чтобы отвлечься от собственных внезапных печалей. — Ты соврал, что думаешь, будто бы он ни при чем.

— Ну, немного. — Макс, кажется, смутился. — Понимаешь, смысла нет говорить подозреваемому, что он подозреваемый. И вообще, как правило, преступники, особенно такие, которые не сковородой по голове бьют и не ножом в брюхо тычут, а выдумывают что-то замудреное, они ж полагают себя умнее всех. Они и мысли не допускают, что кто-то их гениальные планы разгадает. Короче, я, конечно, не хочу, чтоб Гошка убийцею оказался, но… если это он, то с легкостью поверит, что я ему поверил, ну и как-то так.

По полю гулял ветер, клонил сизые травы, рисовал узоры, и смотреть на это было странно неприятно. К горлу подкатывала тошнота, и Алина попросила:

— Останови.

Макс не стал спорить. Остановился. И дверцу открыл.

— Тебе помочь?

Она вывалилась из машины и, упав на четвереньки, согнулась в приступе рвоты. А рвало насухо, кислым желудочным соком, слюной.

— Линка, может, к врачу?

— Нет, пройдет. Уже проходит. Что со мною, Макс?

— Не знаю. — Он помог подняться и платком вытер ее лицо, обнял. — Я тебя туда больше не повезу. Прости дурака, думал, разберусь на раз… Спровоцирую… Я ж не знал, что оно так… Прости.

— Прощаю.

Стоять вот так было хорошо, и ветер больше не раздражал, напротив, он принес ароматы трав и цветов, хвои, леса, и Алина дышала, чувствуя, как выветривается то дурное, поселившееся в ней со вчерашнего дня.

— Я их всех прижму, Линка… Вот выясню, что происходит, и…

— Ты не веришь, что это Евгения?

— Не верю.

— Почему?

Он не сразу ответил.

— Понимаешь, слишком все на нее указывает… И разговорчик этот, и флешка, Но вот, смотри, если она и вправду донесла Марине на Егора, то зачем Марину убивать до того, как она братца выставит? Или с беременностью этой… Да Женьке надо было лишь намекнуть, погодить немного, и все бы само собой решилось. Зачем рисковать, убивая Марину, до того, как она изменила завещание? Зачем вообще копать под любимых родственничков, если собираешься убить того, кто от этих родственничков избавиться способен? Нет в этом особого смысла…

— А в чем есть?

— Пока не знаю… Просто сдается, что Женька опять же себя самой умной возомнила. А кто-то этим взял и воспользовался. Ничего, я своему человечку звонил… Он сказал, что к вечеру файлы твоей психологини нам перебросит. Глядишь, и прояснится чего-то.

Алина вздохнула. Она уже давно перестала понимать хоть что-нибудь.

— Ладно. — Она встала сама, проигнорировав протянутую руку. — Пойдем, что ли, или поедем. А то так до ночи тут проторчим.

Макс лишь хмыкнул, но спорить не стал.

И дорога вновь поползла извилистою ухабистой колеей. Поле. Лес. И снова поле. Когда на горизонте показалась деревня, Алина не сразу ее и заметила, уж больно та сливалась с окружающим пейзажем. Серые низкие дома, которые, казалось, врастали в землю. Кривые заборы. Коровы, разбредшиеся по полю. И единственным ярким пятном — золотые купола церкви.