Я полагаю, мы не должны удивляться тому, что о стрельбе в леске, как и об очистке сада, не сообщалось в нашей прессе (хотя слухи об этом, как я слышал, поставили точку в амбициях Джозефа стать мэром). Происшествие это оказалось слишком сенсационным для «Хроники», а «Личности» уже были подкуплены. Сообщение в «Личностях», опубликованное неделю спустя, было выверенным и сдержанным. Я его вырезал и сохранил как напоминание о крохотной роли, которую сыграл в той истории. Вырезка все еще хранится в моей комнате по другую сторону коридора от квартиры мистера Бузи.

«Скопище животных, – гласила статья, – которым слишком долго, вопреки их природе, пришлось мародерствовать по ресторанным дворам и в наших мусорных бачках, наконец-то получило свободу. Координированными усилиями по очистке и отлову, организованными ведущими гражданскими структурами и профинансированными исключительно застройщиками будущей „Рощи“, около тысячи волонтеров, преимущественно студентов колледжа и академии, а также жителей, заинтересованных в том, чтобы их дети и домашние питомцы не подвергались опасности, встретились в шести пунктах сбора по границе старинного городского леска и погнали его обитателей к лучшей и более подобающей им жизни.

Множество главным образом кабанов и оленей вместе с дикими собаками и котами, а также несколько более редких существ были вывезены на автомобилях в наш парк Скудности, где их естественные корма и жизненные ресурсы будут не столь ограничены, как прежде. Другие совершили переселение в лес, воспользовавшись собственными средствами передвижения, так сказать, – либо крыльями, либо ветром. Там они смогут существовать в спокойствии и гармонии, не зная страха смерти или уходящего времени, но освобожденные – в отличие от нас, владеющих развитым самосознанием, но отягощенных грузом повседневных забот – от назойливых шумов городской жизни; они будут жить в некой разновидности примитивного рая, вероятно, более предпочтительного, чем наши тесные и душные обиталища.

Читатели не ужаснутся, узнав, что змеям и крысам не был предоставлен бесплатный транспорт до этих райских мест, они более быстрым способом были переправлены в „Землю Обетованную“, „Область Вечного Сна“. По завершении переселения Джозеф Пенсиллон, выступая от имени девелоперской группы „Роща“, выразил облегчение в связи с тем, что „его город“ (мистер Пенсиллон в начале этого месяца объявил о том, что выдвигает свою кандидатуру на выборах мэра) наконец-то освободился от всех своих „дикарей и животных“. „Мы можем безопасно ходить по улицам вечером, не боясь животных, в штанах или без“, – сказал он.»

Был у статьи и еще один абзац, добавленный издателем.

«Администрация нашего города советует всем, желающим избежать в будущем засорения нежелательными животными территории вблизи их жилищ, внимательнее относиться к утилизации объедков или несъеденных продуктов. Домашние бачки следует регулярно обрызгивать сильными дезинфицирующими веществами, а объедки обсыпать известью или ядами».

Теперь издателю оставалось только разместить иллюстрации на странице: оттиски из архивов, подготовленные к использованию. Тогда лицо Альфреда Бузи и появилось в «Личностях» в последний раз. Подпись гласила: НЕДАВНЯЯ ПОЖИЛАЯ ЖЕРТВА НАПАДЕНИЯ ЖИВОТНОГО, однако имени под перевязанным лицом напечатано не было.

Это перевязанное лицо вернулось к своему нормальному состоянию месяц спустя после двух нападений – в саду и у дверей кладовки, произошедших шесть лет назад. Но сам он так и не пришел в себя, говорит мой сосед. Та неделя пинков и царапин изменила его жизнь как в лучшую, так и в худшую сторону. В доказательство этого он может предъявить плоский шрам на верхней губе. Сохранился и его страх перед бешенством. Или, по крайней мере, перед иглами. Хотя мистер Бузи не делает вида, будто сожалеет, что отказался от полного курса из десяти инъекций антисыворотки, вынеся всего одну, его по сей день мучают кошмары – ему снится, что вирус возвращается, чтобы его прикончить. Он слишком часто обращался к «Домашней энциклопедии здоровья и поведения» Алисии, мучительно присутствовавшей в его книжном шкафу, где написано, что вирусы бешенства могут оставаться в организме в спящем состоянии в течение нескольких месяцев и даже лет, а потом, восстановившись сном, проявляются в самой своей агрессивной форме, множатся в теле жертвы с такой скоростью, что та даже не успевает попрощаться. Бессонница и время от времени головные боли, от которых он все еще страдает, а также ознобы, испарина, общее ощущение слабости, свойственные большинству людей пожилого возраста, могут быть восприняты как симптомы, которые спустя неделю водобоязни грозят ему неминуемой смертью. Он все еще испытывает слабый страх, каждый раз когда поворачивает ручку крана. Он спрашивает себя, не подходят ли его дни к концу.

– Я выгляжу стариком? – спросил он сегодня утром, когда мы отправились к Пенсиллонам; правду он не хотел знать.

– Это ваш пятидесятый? – спросила Лекс, и это доставило ему удовольствие.

Потом он спросил у меня.

– Для семидесяти лет вы выглядите неплохо, – сказал я, не желая показаться фальшивым. Но я видел – он ждал от меня другого ответа. Неплохо выглядеть для своих лет – это своего рода констатация факта, я думаю, но не одобрение, не заверение, которые нужны каждому, дожившему до семидесяти. Мне нужно было сказать ему: «Вы далеко не старик».

Я подумал, что, возможно, расстроил его в еще более широком смысле, потому что в машине, предоставленной нам Джозефом, он сидел молча, даже когда к нему завалилась Лекс и в третий раз за утро поцеловала его, как дочь, в лоб. И тут я вспомнил, что было сказано ему, когда мы спускались в новомодном лифте с упрямой дверью, которая плохо слушалась его негнущейся руки и не закрывалась без моей помощи. В кабине находились уже две другие обитательницы дома, две женщины с верхнего этажа, вероятно, те, которые просили его играть потише. Увидев, что на соседе одежда для пикника, а в руке старинная прогулочная трость, одна из них сказала: «У вас сегодня такой щегольской вид». Мистер Бузи и улыбнулся, и поморщился. Он, само собой, ненавидел такие слова, как «щегольской», или «ухоженный», или «опрятный». Их обычно говорили старикам, которых не брали в расчет, а не знаменитому певцу, пусть и удалившемуся на покой, но удостоенному Аллеи славы. От таких слов он чувствовал себя менее мужественным, человеком неполноценным, низкого положения. Будь я уверен, что правильно понял мучительное выражение на его лице, когда он услышал про щегольской вид, я бы подсказал ему, как он должен ответить: «Эта трость, эта дубинка в моих руках пускала кровь. Я не слишком стар, чтобы пустить кровь снова. Я не слишком стар, чтобы громко играть на рояле».

Может быть, не так уж и плохо, что миссис Пенсиллон присоединилась сегодня к нам, по крайней мере, мистер Бузи не будет чувствовать себя самым старым, несмотря на свой возраст. Как она могла не поехать с нами? Как она могла допустить, чтобы прах ее сестры развеяли без нее, чтобы она не могла поднять руку в знак прощания? Как могли мы оставить ее сидеть в том плетеном кресле, одну и в слезах? Нам пришлось вести ее по тропинкам двора на улицу. Она даже взяла меня под руку, и я принял на себя часть ее птичьего веса. Но вот она сидит на троне из подушек на переднем сиденье рядом с Альбертом, шофером, которого Джозеф нанял на сегодня. Ее настроение снова изменилось. Она с удовольствием смотрит в окно – как и все мы – на наш древний меняющийся город, на его шпили и башни с зубцами, перекрытыми теперь более мощными строениями, на его тротуары, суженные, чтобы улицы могли вместить больше машин и трамваев, на окна вровень с улицей, выходящие на море, которое казалось мне побольше, когда я был маленьким, на постепенную утрату городом деревьев, на его ритм. Суета и число бизнесов в нашем городе, конечно, выросли. Сегодня я не стал бы пересекать бульвар, не посмотрев в одну и другую стороны, а потом еще и подумав: «Дважды посмотри, дважды помедли, дважды помолись, потом несись стрелой» – так теперь говорят. Но я по-прежнему люблю мой город, люблю то, как он гордо держится между океаном и небесами, несмотря на все «улучшения» и «обновления», исходящие из ратуши.