Соседку спас лук. Втянув ноздрями едва уловимый, но от этого не менее отвратительный запах, Быков несколько увял и сумел уяснить, что эта дура, оказывается, месяц назад брала у него пятилитровую кастрюлю и вот теперь решила вернуть. С великим трудом заставив себя быть вежливым, он принял дурацкую кастрюлю, о которой давно забыл, и запер дверь.

Проклятая кастрюля болталась в руке, как гиря. Некоторое время Быков пытался сообразить, что ему с ней делать, потом отнес на кухню и с грохотом свалил в посудный шкафчик.

Он заставил себя сесть и закурить. Что толку метаться, как дикий зверь в клетке? Она придет сама, придет скоро, и он ее убьет. Но не сразу. Надо сделать так, чтобы она не кричала, иначе кто-нибудь непременно вызовет милицию — да вот хотя бы эта корова, которая только что заходила. Зазвонил телефон, Конечно, это она. Что-то заподозрила и сейчас скажет, что не может прийти.

Но это была не она. Просто кто-то ошибся номером.

Снова позвонили в дверь. «Мир просто сошел с ума», — сказал он себе и пошел открывать с твердым намерением свернуть шею всякому, кто окажется за порогом.

Это все-таки пришла Климова. Он вдруг стал спокойным и собранным. Она пришла, и волноваться больше не о чем.

Он напал на нее прямо под дверью — просто не мог больше сдерживаться. Он и так сдерживал себя слишком долго. Ноги были спрятаны в джинсы — жаль, много лишней возни. Надо было сказать, чтобы приходила в платье. Она бы послушалась. Он сказал бы — так надо, и она бы послушалась. Зря. Надо было сказать.

Зато блузка была тонкая и почти не мешала. Губы — как он помнил: пухлые и мягкие, красивые даже без помады. Нижнюю он прокусил — а почему бы и нет? Какая разница, будет у трупа со свернутой шеей прокушена губа или не будет? Тут как со сроками заключения: меньшее поглощается большим.

Ее горло лежало в ладони так, словно для этого и было создано. Волосы были густые и тяжелые, ни один волосок не вырвался, когда он запустил пятерню в эту гриву и сильно дернул, отрывая ее от двери.

Он швырнул ее на кушетку и шагнул вперед. Все было так, как в его мечтах, только вместо халата на ней оказались джинсы, а вместо помады по подбородку текла кровь из прокушенной губы. Не стоит расстраиваться из-за губы, хотел сказать он. Прежде, чем мы закончим, кровь потечет не только оттуда.

Он услышал надоедливую трель дверного звонка и решил не реагировать позвонят и успокоятся. В конце концов, мой дом — моя крепость, не так ли? Но звонивший не унимался. Он начал бить в дверь ногами — не беспорядочно барабанить, а целенаправленно и очень сильно лупить по двери около замка. После второго удара косяк захрустел и дал трещину.

Виктор понял, что кто-то всерьез вознамерился ему помешать. Это было уже чересчур.

Он открыл холодильник и выхватил оттуда наган. Большим пальцем взвел курок и, когда после очередного удара дверь распахнулась настежь, выстрелил в возникшую на пороге фигуру в пятнистом костюме.

Илларион не догнал светловолосую девушку в подъезде. Он вызвал лифт и, пока тот мучительно медленно тащился откуда-то сверху — скорее всего, с седьмого этажа, — вдруг вспомнил фамилию девицы, а точнее, ее мужа. Мещеряков сказал, что один из убитых — его сосед по фамилии Климов. Значит, и она Климова.

Интересно, думал Илларион, стоя в медленно поднимающемся лифте, а как ее зовут? И что ей здесь понадобилось? Уж не сообщники ли они? Впрочем, убрать мужа ценой жизни трехлетней дочери… Если бы в семье были нелады такого масштаба, то уж кто-кто а Вера Гавриловна была бы полностью в курсе и не преминула бы изложить историю во всех подробностях. Тогда как это все понять? Неужели эта девчонка что-то разнюхала самостоятельно и теперь хочет снять с Быкова скальп?

В добрый час, подумал он, вынимая из-за пояса револьвер и подходя к двери сорок третьей квартиры. Препятствовать не буду.

Он позвонил и, выждав какое-то время, коротко и мощно ударил ногой по замку. Дверь содрогнулась, но устояла.

— При Хрущеве делали, — с уважением сказал Илларион и ударил еще раз. В двери что-то хрустнуло, и она немного подалась.

— Ага, — сказал Илларион. — Довольно, витязь, вразумила меня твоей десницы сила. Это, государи мои, Пушкин Александр Сергеевич. Жил когда-то на Руси такой талантливый мулат.

После третьего удара полотно двери отскочило в сторону, с грохотом ударившись о стену прихожей. В долю секунды Илларион успел заметить характерное движение фигуры, черным силуэтом вырисовывавшейся на фоне кухонного окна, — и головой вперед нырнул под выстрел.

Перекатившись, он вскочил. Быков вторично нажал на курок, исправив свою ошибку и целясь на этот раз в корпус. Чудесным образом миновав Забродова, пуля ударила в телефонный аппарат, и тот взорвался брызгами черной пластмассы.

Ни выстрелить в третий раз, ни понять, что, собственно, с ним произошло, Виктор Быков не успел. Отлетевший в сторону наган с грохотом и звоном приземлился в мойке, где со вчерашнего дня стояла грязная посуда, а сам Быков вдруг обнаружил себя лежащим на полу и глядящим в дуло револьвера приличного калибра.

— Шевельнешься — убью, — сказал ему владелец револьвера, в котором Быков лишь теперь признал старого знакомого. — Причем сделаю я это с большим удовольствием, так что лежи тихо.

Быков попытался приподняться. Илларион взвел курок.

— Остынь. Я ведь не шучу.

Виктор понял, что тот и вправду не шутит, и опустил голову. Лежать на полу было унизительно и очень неудобно. Кроме того, было больно. Ощущение было такое, будто болит все тело.

Илларион осмотрелся. Климова сидела.

— Не о чем мне с тобой разговаривать, прихвостень жидовский, — сказал Быков, с трудом поднимаясь с пола.

— Ага, — сказал Илларион, — все понятно. Разговаривать и в самом деле не о чем. В «Памяти», небось, состоял, а когда этих подонков разогнали, решил в одиночку бороться за чистоту расы. Да ты садись, садись, в ногах правды нет. Только не делай резких движений.

— Кто ты такой? — спросил Быков, тяжело опускаясь на кушетку и не сводя с Иллариона полных ненависти глаз.

— Тебе могу сказать, мы с тобой старые знакомые. Про спецназ ГРУ слыхал когда-нибудь? Вижу, что слыхал. Так что в тетрадочку свою ты меня зря записал. Неловко могло получиться.

Быков угрюмо отвернулся, уперевшись неподвижным взглядом в стенку холодильника.

— Чем же тебе Климов помешал? — поинтересовался Илларион. — Он ведь, судя по фамилии, русский?

— Русский… Какой он русский, если женился на жидовке? Таких надо каленым железом…

— Про железо мы уже слыхали. А разве она, — Илларион кивнул в сторону дверей, — еврейка? Никогда бы не подумал. Как же это ты не побрезговал к еврейке за пазуху залезть? Ты же сверхчеловек. Супер, так сказать, мен. А? Бес попутал?