Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Восприятие войн с тюрками в 1097–1098 гг. как общей борьбы ромеев и крестоносцев, во многом утраченное в западных хрониках и в позднейшей литературе, четко прослеживается у некоторых восточных авторов XI–XII вв. Причем речь идет не только об Анне Комниной, которая, естественно, подробно пишет о походах василевса и кесаря Иоанна Дуки в Малой Азии; о кампаниях 1097–1098 гг. как о великом походе «армий румов и франков» пишет коптский автор «Истории Александрийских патриархов»[639]. Крестоносцы, получавшие военную и экономическую поддержку империи, в свою очередь, неукоснительно соблюдали условия константинопольского оммажа, передавая представителям василевса все освобожденные города от Никеи до сирийского Мараша.
II. Первый крестовый поход и христиане Востока
Восточно-христианские восстания в Сирии, Киликии и Палестине (1097–1099). Роль «греков, сириан и армян» в продвижении и утверждении франков на Востоке
Осенью 1097 г. армия Первого крестового похода вышла к рубежам Леванта. Как уже было сказано в первой главе, обширные территории Ближнего Востока — от равнинной Киликии и юго-восточной Анатолии до сирийских и месопотамских земель, до самой Палестины — вот уже несколько лет находились во власти сельджуков. В то же самое время, в горах Тавра и Аманоса и в некоторых северо-сирийских городах, подвластных армянским князьям, сохранялись еще отдельные очаги христианского господства. И вновь необходимо отметить, что христианское население бывших византийских провинций совершенно еще не успело сжиться со своими новыми, тюркскими правителями, погрязшими, после смерти султана Малик-шаха I (1092 г.), в междоусобных войнах и разорительных набегах на города соперников. Совершенно очевидно, что христианское население Леванта охотно сменило бы господство неумеренных тюркских атабеков и эмиров на привычное византийское правление или на власть полунезависимых армянских князей. Появление крестоносцев, казалось бы, неожиданно предоставило сирийским и киликийским христианам эту, казавшуюся несбыточной, возможность.
По мере продвижения войск Первого крестового похода, на землях Киликии и северной Сирии вспыхивали восстания восточно-христианского населения, направленные против сельджуков. По словам Рауля Канского, вступление крестоносцев в Киликию обернулось «позором для турок, ликованием для греков, поддержкой для армян и поводом для восхищения всего мира»[640]. Поддержку крестоносцам оказывали как независимые армянские князья (Ошин Хетумид, Константин I Рубенид), спустившиеся crop со своими войсками, так и покорившиеся сельджукам «мирные» греки, армяне и сирийцы-мелькиты[641]. Христиане, населявшие долины Киликии и Сирии, вырезали тех тюрок и арабов, которые не успевали укрыться в Антиохии или Алеппо. Согласно Ибн аль-Каланиси, те сирийские христиане, «кто находился в крепостях и фортах поблизости от Антиохии, восстали и перебили гарнизоны. Лишь немногим удалось при этом спастись»[642]. Сходные описания можно найти в хрониках Кемаль ад-Дина, Ибн аль-Асира и Абу аль-Феды[643]. Из-за восстаний восточно-христианского населения, сельджуки фактически без боя вынуждены были отступить перед сравнительно малочисленными авангардными отрядами крестоносцев, очистив равнинную Киликию (с Тарсом и Мамистрой), перевалы Аманоса и сирийские земли севернее Антиохии, благодаря чему во власти христиан вновь оказались Мараш, Александретта, Баграс, Арта и гавань Св. Симеона. К примеру, итало-нормандский отряд Танкреда, насчитывавший не более 100 рыцарей и 200 сержантов[644], за несколько недель прошел всю Киликийскую равнину, вошел в Сирию, отбил у сельджуков портовую Александретту и взял замок Баграс, контролировавший важнейший стратегический перевал Аль-Балан («Сирийские врата»)[645]. Подобное продвижение не может быть объяснено исключительно доблестью первых крестоносцев, особенно если вспомнить, как вязли и погибали во время перехода через Малую Азию гораздо более многочисленные армии «арьергардного» (1101 г.) и Второго крестового походов (1147–1148 гг.), не встречавшие какой-либо поддержки со стороны местного населения.
Между тем, в период Первого крестового похода, по мере продвижения «вооруженных паломников» из Анатолии в Сирию и Киликию, к франкам переходили не только сельские поселения и отдельные крепости, но и целые города, жители которых вырезали тюрок и открывали городские ворота. Так было в анатолийском Коксоне, городе к северо-западу от Мараша, у истоков Пирама[646]; так было и в сирийской Арте, армянское население которой вырезало сельджукский гарнизон и открыло ворота перед наступавшими крестоносцами[647]. К октябрю 1097 г. главные силы Первого крестового похода встали лагерем у Антиохии, а передовые отряды провансальских крестоносцев, под командованием Петра де Роа, опираясь на поддержку местного армянского и сирийского населения, совершали дальние набеги вдоль течения Оронта, захватив город Ругию (находившуюся более чем в двадцати километрах к юго-востоку от Антиохии)[648]. В феврале 1098 г., после победы крестоносцев над аскаром эмира Рыдвана Алеппского в битве у Железного Моста[649], населявшие окрестности Антиохийского озера «армяне, сирийцы и греки, услышав о бедствии, постигшем турок, последовали за ними и, устраивая засады, убивали и захватывали в плен множество отступавших»[650].
Восстания среди христиан Сирии и Киликии вынудили сельджукского эмира Антиохии Яги-Сиана ввести ряд жестких репрессий в отношении подвластных ему восточных христиан. Часть мужского населения Антиохии, из числа греков, армян и мелькитов, была изгнана за пределы городских стен. Об этом подробно пишет Ибн аль-Асир, по словам которого: «Когда Яги-Сиан… прослышал об их приближении к городу (т. е. о наступлении крестоносцев. — С. Б.), он не был уверен в том, как поведет себя христианское население, поэтому он приказал мусульманам отправиться за город и копать рвы, а на следующий день отправил туда христиан с приказом завершить работу. Когда, в конце дня, они были готовы вернуться в город, он отказался их впускать. Обратившись к ним, он сказал: "Антиохия ваша, но вы должны оставить ее мне, до того, как я увижу, что произойдет между нами и франками". Они, в свою очередь, обратились к нему со словами: "Кто же защитит наших жен и детей?" Он же ответил: "Я присмотрю за ними для вас". Так они, предоставленные собственной судьбе, жили в лагере франков на протяжении девяти месяцев, пока город не был взят»[651]. При этом, Ибн аль-Асир восхваляет добродетели Яги-Сиана, отмечая, что эмир «защищал семьи тех христиан, которых выслал из города, удерживая жадные руки, посягавшие на них»[652]. В то