Но Валя и здесь ее упредила. Так что Вася снова подивился: вон, оказывается, какой расторопной может быть. Она положила кошкам у печки в два выщербленных блюдца той же картошки. И кошки с жадной молчаливостью принялись уплетать ее. Только Валя вернулась к столу, как с печки шмякнулся котенок в рыжих полосках.

— Ну вот и Гусенок! — воскликнула Татьяна Архиповна. — А ему надо налить молочка… там… в холодильнике… — Женщина смешалась, снова делая попытку отъехать.

Да Валя была тут как тут, открыла холодильник, вынула банку с молоком, налила котенку в железную миску.

— Эксплуатирую тебя, — пробормотала Татьяна Архиповна, — по полной…

Вальчонок радостно засмеялась. Наконец приступили и люди к трапезе. Но прежде Татьяна Архиповна скороговоркой прочитала «Отче наш». Вася слушал и хмурился. А Валя тихо вторила.

…Картошка была — объедение. Вася даже язык слегка прикусил. И вспомнил о том, что говорила Татьяна Архиповна.

— Ах да. Ну так он раз ко мне залез, утащил сало из холодильника, восемь яиц, электросамовар, пуховый платок, что удумали мне подарить Гришко, хоть я и отбивалась… какие с них еще подарки? Если сами беженцы, что успели, то взяли, сбегая от снарядов. Но они в обиду уже вдарились… И забрал.

— И унес? — спросила Валя, как будто не знала привычки таких людей.

Татьяна Архиповна кивнула. Вася сжал кулаки, хотя и был непротивленцем. Нет, подумалось ему, тут бы я воспротивился хорошенько так — да по башке поленом.

— Но больше не приходил. А к другим — постоянно у одного, у Лукьянихи, у Тарасовых, у Давыдова Семенчика что-нибудь да стырит. Вот же какой белорус. Он из Белоруссии заявился. И живет у одной вдовы. Террорист. Все от него в убытке.

— Так это, чего никто не заявит же? — поинтересовалась Валя, наливая Васе чай в чашку с цветиком. — Прям бес какой-то же.

— Ну заявляли, — ответила Татьяна Архиповна. — Серафим его привлек к хозработам. Глава нашей местной администрации Семен Андреевич Серафимов. Поработал Зык-Язык немного и за свое: водка-драки-воровство. Его боятся. Пустит петуха. Или ножиком пырнет. Ему-то что. Посидит годиков семь. У нас ведь как? Украл булку — сиди пять лет, убил человека — столько же. Что булка, что человек… А то и в бега подастся.

— И полиция? — спрашивала Валя, макая баранку в чай.

— А что полиция?.. Участковый Бобер ходит к нему, ведет беседы. Профилактикой называется. Ну. У него тоже дом деревянный… Но, Василий, как же ты мой дом отыскал-то? — обратилась она к Васе.

Вася пожал плечами.

— Да… шел-шел…

— Куда ты шел, Фасечка? — спросила Валя.

— Куда-куда… Так вот и шел.

— Он же тебя искал, — объяснила Татьяна Архиповна, звеня ложечкой в чашке.

Валя застыла с поднесенной ко рту баранкой и посмотрела на Васю.

— Правда, Фасечка?

Вася засопел.

— Нет, правда, Фасечка?

— Ох, ну смешная, — сказала Татьяна Архиповна, — девка. Вы же вдвоем по речке плывете? Как же ему не беспокоиться и не искать?

— А где этот… Бернард, съели уже? — грубо откликнулся на приставания Вали Вася.

И Валя всхлипнула, уронила баранку, закрыла лицо ладонями.

— Бе-э-э… — видимо хотела она повторить имя кролика, но только так вот и блеяла. — Бе-э-э…

— Ой, какие вы чудные туристы все-таки, — сказала Татьяна Архиповна, лучисто улыбаясь, протягивая руку и гладя Валю по плечу. — Ну-ну, кто же с кроликом в поход отправляется, ей-богу, а? Он же враз одичает, забалует, волюшку почуяв. Это же зверек, хоть и ручной. Мой Витек лисенка поймал раз в капкан. Лапку ему зажало, но как-то так вместе с веткой, и не перебило, а травмировало. Он его домой приволок. Начал отхаживать, лангетки смастерил из дощечек. И косточка срослась. Лисенок пожил, да, повзрослев и набравшись силенок, однажды подкопался в сарайчике, где сидел, и был таков. После того случая Витек перестал капканы-то ставить. А я ведь давно ему говорила. У самой ноги перебиты болезнью.

— Ваш муж охотник? — осторожно спросил Вася.

— Сынок.

Валя вдруг перестала хныкать и, вытирая мокрые щеки, спросила:

— Так что ж он не припугнет этого Языка?

Женщина вздохнула.

— Ну, он больше ко мне сам не ходит. А Витек на севере. Уехал, закончил курсы сварщиков, обвыкся, поработал в одной фирме да и завербовался на Салехард. Недавно. Вахтовый метод. А так он за мной ухаживал. Теперь соседка Петровна приходит. Он ей обещал денег. А мне какое-то хитрющее японское кресло, которое чуть ли не летает! — Татьяна Архиповна тряхнула соломенными волосами и засмеялась. — И новый дом собирается строить. С подъемниками какими-то, ой, мамочки. Я уж ему ничего про Языка и говорить не стану, как приедет. Закипит кровь неразумная молодая…

Вася слушал после четырех чашек крепкого горячего чая осоловело. Лицо его было рдяно-бурое, конопатое. Глаза туманно синели.

А за окнами старого дома сыпался дождь. При мысли о полях, лесах да перелесках и разлившейся реке дрожь пробирала. Но ведь надо было уходить, искать тот лес, шалаш, лодку… Вася собирался позвать Валю, но — язык не поворачивался. Поблагодарив Татьяну Архиповну, он встал, прошел к печке, пощупал свое полупальто зимнее.

— Да как же оно так скоренько-то высохнет? — спросила Татьяна Архиповна.

— Ничего, потом просохнем… у костра, — сказал Вася.

Валя тревожно на него посмотрела.

Вася кашлянул солидно в кулак и наконец-то сказал:

— Собирайся, нам пора.

— Да вы что! — воскликнула Татьяна Архиповна. — Куда?

— На реку, — безжалостно ответил Вася и просмеялся.

— И самому-то смешно, — откликнулась Татьяна Архиповна. — Дождь-то так и сеется. Куда же идти? Никуда не надо идти. Места у меня много. Хлеб есть. Поживите.

Валя лучезарно улыбалась, но тут же пригасила улыбку, взглянув на Васю. Что он скажет. А ему уже смешно стало, что она, чужая и свободная женщина… или девушка, — свободный человек ждет его решения, как будто он над нею начальник. И Вася снова зашелся своим смехом. Скоро ему вторила Валя, а глядя на них, подключилась и Татьяна Архиповна. Котенок Гусенок, напившийся молока, перестал облизывать шерстку на груди и, задрав голову, таращил мутно-голубые глазенки на великанов-людей, издававших странные звуки.

Отсмеявшись, Валя начала убирать со стола, Татьяна Архиповна поехала в комнату, попросив Васю еще подкинуть дровишек в печь, а взять их можно в сенях, там кладочка… или уж лучше на дворе в поленнице, а то до кладочки она и сама доехать может, а вот на двор ей никак не попасть, точнее, скатиться-то по настильчику, сооруженному Витьком, еще она в силах, а вот назад взъехать — никак. И Вася пошел на двор, накинув белесый от солнца и дождей старый брезентовый плащ, висевший у двери. Там его встретила белая собачка с большими лохматыми ушами, гавкнув пару раз, она юркнула в дом, пока он не успел закрыть дверь. Вася шел по грязному двору под дождем. Оказывается, дождь был сильный, так и стучал по брезентовому капюшону. Дым из трубы оседал, стекал по шиферной почернелой крыше в лишайниках и повисал в саду среди голых яблонь и слив с корявыми ветвями. Плетень кое-как держался, готовый вот-вот рухнуть. Дождь со звоном долбил по перевернутому дырявому ржавому ведру, по цинковому грязному тазу, прислоненному к стене дома. Поленница была под навесом из досок, крытых толем. Впрочем, навес уже прохудился, и половина дров была мокрой. Вася набирал сухих поленьев, внезапно испытывая примерно то, что Кирилл Дхарма называл провалом в ничто. Правда, здесь все-таки было что-то: дом, река, деревня. Но на самом деле: где это? И в каком времени? И Вася ясно вспомнил, как однажды ему снилось место в Индии или на Цейлоне: дождь, дымы над хижинами, и он накладывал в ведра глину и подавал кому-то наверх, мимо проходили черноглазые смуглые женщины, глядели…