Ри Варрат, звездный странник, вытер внезапно вспотевший лоб и превратился в Джамаля, в человека, довольного тем, что он уже имеет. Не все загадки решаются сразу, подумал он, не все тайны падают ниц при первом же натиске разума, и лучше часть секретов завещать будущим поколениям, дабы они не потеряли интереса к жизни. К их числу относились, например, контакты с негуманоидами, многие из которых тщательно оберегали свои тайны, и в первую очередь все, что было связано с их физиологией и способами размножения. И недаром! Воспроизводство потомства являлось ахиллесовой пятой всякой расы, и враг, проведавший этот секрет, мог доставить массу неприятностей. Впрочем, телгских Наблюдателей чужие интимные тайны не интересовали. Их целью являлся поиск защиты, и теперь, когда она найдена одним из них, можно было поискать что-то другое. Скажем, того, кто распускал слухи в Галактике, кто подсказал насчет Бесформенных и защиты от них, выяснить, когда подсказал, зачем подсказал.

Он прищелкнул пальцами, будто ставя точку в своих раздумьях, и помчался в голову колонны, к Скифу и суровой Рирде ап'Хенан. Судя по всему, компаньон в его отсутствие не скучал, ибо рядом с ним ехала Сийя. Златовласая Тамма не пожелала отправиться в эту рискованную экспедицию – к сожалению или к счастью. Джамаль вспоминал о ней не без радости, но перед ним были сейчас две сотни красивых девушек, с которыми он желал бы свести близкое знакомство, и это утешало. К счастью! А сожалел он не столько о Тамме, сколько о недостаточном числе лун в амм-хамматских ночных небесах.

* * *

Рирда ап'Хенан велела разбить лагерь к востоку от каменистой гряды, не пересекая ее и не приближаясь к побережью. Здесь тоже журчал и звенел ручей и рос смолистый кустарник, подходящий для костров, но не было растерзанных зверьем шинкасских тел и трупа Тха, Полосатой Гиены, что разлагался сейчас под жаркими солнечными лучами. А главное, морена заслоняла проклятую рощу, металлические плиты на ее опушке и обитель демонов – жуткий вид, внушавший амазонкам если не боязнь, то нескрываемое отвращение.

Джамаль, Скиф и Сийя, оставив лошадей на попечение девушек, протиснулись меж валунов, продрались сквозь кустарник и, выбрав глыбу поосновательней, забрались наверх. Роща раскинулась прямо перед ними, метрах в трехстах; левее, у самых камней, темнели следы шинкасских кострищ, груда брошенного оружия и останки степняков. Над ними трудились огромные кондоры с голыми шеями и клювами-крючьями, а в стороне, опасливо озираясь на птиц, глодали кости три бурых зверька, напоминавшие шакалов. Зрелище было неприятным, и Джамаль, сплюнув, отвел взгляд.

У Сийи нервы были покрепче. Прищурившись, она осмотрела поле недавней битвы, что-то прикидывая в уме, затем повернулась к Скифу:

– Сколько их было, этих смрадных хиссапов? Пятнадцать? Двадцать?

– Немногим больше двадцати.

Глаза девушки загорелись восхищением.

– И ты убил всех, мой светловолосый?

– Двое ушли. Самые трусливые и осторожные, – ответил Скиф. – Но я сражался не один. Со мной был друг, – он стиснул плечо Джамаля крепкими пальцами, – и пленники-синдорцы. Они все погибли, кроме Сайри.

Но восхищения в глазах Сийи не убавилось. Прижавшись щекой к плечу Скифа, она шепнула:

– Все равно ты – великий воин… Сын железа и огня, как сказала премудрая мать…

Джамаль деликатно отвернулся, успев заметить пламенные взгляды, которыми Скиф одарил свою возлюбленную. Он смотрел на нее так, будто собирался не откладывая в долгий ящик последовать дружескому совету – сунуть ее в мешок и дать деру. Вздохнув, Джамаль обратил взоры к роще. Но купола он рассмотреть не смог – солнце, висевшее в западной части небосклона, било в глаза. За его спиной шептались Скиф и Сийя – девушка расспрашивала о побоище во всех подробностях.

– …Их вождь от тебя не ушел?

– Нет, моя ласточка. Но сражаться ему не захотелось. Я его связал.

– А потом?

– Наутро я отволок его к тем плитам… к плитам, куда он собирался положить синдорцев… И там оставил.

– Клянусь Безмолвными! Ты поступил справедливо… Как его звали, эту степную крысу?

– Тха. Толстый, похожий не на крысу, а на жабу… Молчание; видно, Сийя о чем-то размышляла. Потом ее чистый высокий голос раздался вновь:

– Слышала о таком. Хорошо, что больше не услышу. Джамаль повернулся к компаньону, обнимавшему девушку за плечи, кивнул в сторону деревьев.

– Посмотри-ка, дорогой, – может, что разберешь. Я не вижу купола. Солнце слепит…

Бережно отстранив Сийю, Скиф приложил ладонь ко лбу. С минуту он глядел на сверкающие бледным золотом кроны и цепочку металлических плит, торчавших в траве метрах в пятидесяти от опушки, потом покачал головой.

– Я тоже не вижу, князь. Место низкое, и солнце светит в лицо. Посмотрим утром… Но думаю, что где-то за деревьями – купол. Куда он денется!

– Там, где растет падда, обитают демоны… – тихо промолвила Сийя. – Там, где витают дурные сны, душа человека расстается с телом. И мест таких – семнадцать… от гор Мауля до пролива меж Узким и Внутренним морями…

Правильно, семнадцать, отметил звездный странник. Он видел их все собственными глазами, и Скиф видел тоже – на огромной карте в Башне Правящих. Женщина в белой тунике из рода ок'Манур отвела их к ней по приказу хедайры. Карта, занимавшая середину большого зала на одном из верхних этажей, была рельефной, изготовленной из металла, камешков и цветной мозаики. Хребет Мауль изображался гранитными глыбами, искусно обтесанными в форме горных пиков – так, что можно было узнать каждый из них; степь была выстлана плитками травянисто-зеленого минерала, походившего на амазонит, среди которых тоже торчали обломки базальта и гранита – морены, скалы и скалистые холмы. Узкое море и пролив к северу от него обозначались полукруглыми шлифованными бирюзинками, расположенными так, чтобы создать впечатление бегущих к берегу волн. Озера и реки сверкали серебристой смальтой; леса – кедровник на Проклятом Берегу и синдорские джунгли за Петляющей – были обозначены зелеными плоскими камешками, но не травянистого цвета, как степь, а с узорчатыми малахитовыми разводами. Петляющая вилась между лесом и степью, словно серебряная лента, уходившая плавной синусоидой на север; к востоку от нее, тут и там среди малахитовой зелени, темнели башенки, отлитые из чугуна, – крепости синдорцев. Был тут и город амазонок – все двадцать башен, отчеканенных из бронзы, на бронзовой подставке, украшенной багровыми гранатами. Несомненно, эта карта являлась настоящим произведением искусства, созданным с великим тщанием и старательностью. И рощи падда тоже были отмечены на ней, но не золотом, а черными как ночь пластинками базальта. В Амм Хаммате, как на Телге и на Земле, людей радовали яркие цвета, а тьма и мрак означали зло.

Черных пластин, вкрапленных в малахит, было семнадцать, и они цепочкой зловещих пятнышек протянулись вдоль всего западного побережья, от гор до пролива – словно мрачные стражи, отрезавшие степь от моря. Женщина, сопровождавшая Скифа и Джамаля, являлась, видимо, знатоком местной географии, живым приложением к карте. Расспросив Скифа о разных подробностях – куда текут реки и ручьи, где растет высокая трава, где – низкая, как выглядит каменная гряда, у которой была уничтожена банда Гиены, – она уверенно показала на одну из черных пластинок – восьмую, считая с севера. Затем в зал призвали Рирду; ей хватило одного взгляда, чтоб определиться по карте. Она стерегла рубежи четверть века и знала каждый овраг, каждый холм и скалу на сотни километров окрест. Знала и привела свой отряд туда, куда требовалось.