Гектор все-таки слышал, с удовлетворением отмечает Люк. Билли-Бой ударил тебя ниже пояса, упомянув об Эдриане, и ты ему знатно отплатил.

Гнев Мэтлока мешается с откровенным изумлением:

— Без позволения шефа? Вообще без одобрения с пятого этажа? Гектор Мередит снова выступает соло? Черпает информацию из сомнительных источников, по собственной инициативе, в собственных целях? Ты живешь в вымышленном мире, Гектор. Ты всегда был фантазером. Отвлекись от того, что предлагает тебе этот человек. Подумай, о чем он просит. Новое место жительства для всей своей оравы, паспорта, конспиративные квартиры, амнистия, гарантии — проще перечислить, чего он не просит! Тебе придется заручиться поддержкой Комитета по предоставлению полномочий, притом в письменной форме, прежде чем я это подпишу! Я тебе не доверяю. Никогда не доверял. Тебе ничем не угодишь. Никогда.

— Всего Комитета? — уточняет Гектор.

— Как предписано правилами казначейства. Комитет по предоставлению полномочий в полном составе, пленарное заседание, и никаких подкомитетов.

— То есть кучка правительственных юристов, созвездие воротил из Министерства иностранных дел, а также из секретариата кабинета министров и казначейства, не говоря уже о нашем собственном пятом этаже. Думаешь, тебе удастся ограничиться этим, а, Билли? В таких-то обстоятельствах? А как насчет парламентариев? Вот смеху-то! Обе палаты с Обри Лонгригом во главе, армия парламентских наемников, щедро оплаченная де Солсом, и все поют на один лад.

— Размер и состав комитета может варьироваться, Гектор, как тебе прекрасно известно. Отнюдь не все его члены обязаны каждый раз присутствовать.

— И вот это все ты предлагаешь устроить еще до того, как я поговорю с Димой? Ты хочешь скандала заранее? Этого ты добиваешься? Все растрезвонить, слить информатора, даже не взглянув на его товар, и к черту последствия?! Ты серьезно? Суешь палки в колеса, прежде чем велосипед успел поехать, лишь бы спасти свою шкуру? А еще рассуждаешь о благе Организации.

Люк вынужден отдать должное Мэтлоку — он все еще не смирился.

— Так значит, все-таки мы защищаем интересы Организации! Ну ладно, ладно, рад слышать это от тебя — лучше поздно, чем никогда. И что же ты предлагаешь?

— Повременить с собранием Комитета, пока мы не встретимся с Димой в Париже.

— А до тех пор?

— Вопреки здравому смыслу и всему, что тебе дорого, включая собственную задницу, ты выдашь временную оперативную лицензию, тем самым доверив ведение дела диссиденту, от которого можно будет отречься, если операция провалится. То есть мне. Вниманию журналистов: у Гектора Мередита есть свои плюсы, но он, как известно, непредсказуем и в данном случае превысил свои полномочия.

— А если не провалится?

— Соберешь Комитет малым составом. Урежешь его до самого минимального предела.

— И выступишь перед ним ты.

— А ты возьмешь отгул по болезни.

— Это нечестно, Гектор.

— «Честно» никто и не обещал, Билли.

Люк так и не узнал, что за бумагу Мэтлок извлек из недр пиджака, что на ней было написано, подписали ли ее оба или только один, существовала ли копия, и если да — то кто и где ее хранил. Гектор, не в первый раз, напомнил Люку, что его ждут дела, и ему пришлось выйти из комнаты в ту самую минуту, когда Мэтлок разложил документы на столе.

Но до конца дней он будет вспоминать, как возвращался пешком в Хэмпстед под последними лучами вечернего солнца и размышлял, не заглянуть ли по пути к Перри и Гейл на Примроуз-Хилл и не сказать ли им, чтоб бежали без оглядки, пока не поздно.

Потом его мысли по сложившейся у них привычке сами собой переключились на вечно пьяного шестидесятилетнего колумбийского наркобарона, который по причинам, не понятным ни ему самому, ни Люку, решил, что хватит снабжать Люка разведданными, как он делал последние два года. Лучше запереть его на месяц в вонючем сарае посреди джунглей, разрешив своим головорезам творить с ним что заблагорассудится, а затем прислать чистую одежду и бутылку текилы и выпустить, предоставив своими силами добираться домой к Элоизе.

В эту пасмурную июньскую субботу, садясь в экспресс «Евростар», отправляющийся в Париж в 12:29 с вокзала Сент-Панкрас, меньше всего Гейл ожидала испытать облегчение. И все-таки, с некоторой натяжкой и множеством оговорок, можно сказать, что ей действительно полегчало; судя по лицу сидевшего напротив Перри, он чувствовал то же самое. Если облегчение означает ясность, восстановление гармонии между ними, возвращение к Наташе и девочкам, а заодно привилегию стирать пот со лба Перри, пока он разыгрывает революционера, то — да, это оно и было. Впрочем, Гейл отнюдь не утратила способности критически воспринимать действительность и, в отличие от Перри, не увлеклась ролью великого шпиона.

То, что Перри передумал, не особенно ее удивило, хотя нужно было хорошо его изучить, чтобы проследить весь пройденный им путь: от высокомерного отрицания до горячего интереса к «поручению», как это называл Гектор. Иногда, правда, Перри выражал остаточные сомнения морально-этического толка. Даже колебался: «Неужели это единственный способ достичь цели? Нет ли более простого варианта?» Но ведь те же самые вопросы он задавал себе на отвесе в тысяче футов над землей.

Задним числом Гейл понимала, что семена его обращения в новую веру посеяны не Гектором, а Димой, который стал в представлении Перри кем-то вроде «благородного дикаря» Руссо.

— Только вообрази, кем бы сделались мы, если бы выросли в таких условиях. Нельзя отрицать: то, что он выбрал нас, — это своего рода почетное отличие. И вообще, подумай о бедных детях!

Да, она много о них думала. Днем и ночью, особенно о Наташе — отчасти поэтому и удержалась от напоминания о том, что у Димы, который сидел на Антигуа, со страхом божьим в душе, не было особого выбора, когда настал час искать гонца, конфидента, исповедника, или кем там он назначил Перри. Или кем Перри сам себя назначил. Гейл всегда знала, что в его душе, ожидая пробуждения, дремлет романтическое желание беззаветно посвятить себя чему-нибудь — и если это сопряжено с опасностью, тем лучше.

На сцене недоставало лишь вдохновенного фанатика с будильником — и тут, как по заказу, появился Гектор, обаятельный, остроумный, обманчиво непринужденный. По мнению Гейл — типичный сутяга, способный до конца жизни доказывать, что ему принадлежит земля, на которой построено Вестминстерское аббатство. Возможно, лет через сто суд завершил бы слушание его дела, признал его правоту и вынес решение в его пользу. Но до той поры аббатство все-таки останется на прежнем месте и Земля будет вращаться своим чередом.

А Люк?.. Люк — это Люк, насколько Перри мог судить: бесспорно, надежный, профессиональный, добросовестный и сообразительный работник. И все-таки, надо признать, он обрадовался, узнав, что Люк не лидер, как они поначалу предположили, а всего лишь помощник Гектора. А поскольку Гектор в глазах Перри был непогрешим, логично было и то, что Люк ему подчиняется.