Он изменился. Стал бледнее, карибский загар сошел. Под красивыми карими глазами залегли желтые круги. Резкие линии в уголках рта. Но осанка прежняя, грудь вперед — «нападай, если посмеешь». Маленькие ступни все так же властно попирают землю, точь-в-точь Генрих VIII.

Этот человек — прирожденный актер, только послушайте:

— Думаешь, Федерер станет поддаваться этому, как его, Содерлингу, так же, как ты мне? Думаешь, он проебет матч, потому что любит честную игру? Гейл, боже ты мой, иди сюда, можно я ее обниму, Профессор? Вы еще не поженились? Ну ты лопух! — Он притягивает Гейл к своей огромной туше, прижимается всем телом — влажной щекой, грудью, пахом и, наконец, коленями, — затем отстраняется, чтобы непременно трижды, в честь Святой Троицы, расцеловать ее в щеки — слева, справа, снова слева.

Перри тем временем бубнит:

— Подумать только, какое забавное, немыслимое совпадение… — Звучит как-то чересчур заученно. По мнению Гейл, фразе недостает спонтанности, и она спешит на выручку — принимается взволнованно трещать, сыпать вопросами.

— Дима, дорогой, как там Катя и Ира? Я все время их вспоминаю. — Чистая правда. — А мальчики играют в крикет? Как Наташа? Где вы были все это время? Амброз сказал, вы уехали в Москву. Вы все в Москве были, да? На похоронах? Ты отлично выглядишь. Как Тамара? Как поживают твои друзья и родственники — они странные, но такие милые…

Она действительно это сказала? Да. Болтая и изредка получая отрывистые ответы, Гейл краем глаза замечает элегантно одетых мужчин и женщин, которые наблюдают за происходящим, — новая Димина свита, судя по всему, но эти помоложе, прилизанные, мало похожие на замшелых субъектов с Антигуа. Уж не маячит ли среди них белобрысый Ники? Если да, то он обзавелся бежевым костюмом от «Армани» с модными обшлагами, под которыми, вероятно, скрыты золотой браслет-цепочка и водонепроницаемые часы.

Дима продолжает говорить, и Гейл слышит то, чего ей слышать вовсе не хочется: Тамара и дети прямо из Москвы улетели в Цюрих — да, Наташа тоже, на хрен ей сдался этот теннис, девочка хочет домой, в Берн, читать и ездить верхом. Успокойся. Проскользнул ли тут намек, что с Наташей не все благополучно, или у Гейл всего лишь разыгралось воображение?

Все говорят одновременно.

— Как, ты больше не учишь детишек, Профессор? — шутливо возмущается Дима. — Может, поучишь французских детишек быть английскими джентльменами? Слушайте, где ваши места? Наверху небось, на самой галерке?

Судя по всему, ту же самую веселую речь он пересказывает своим спутникам по-русски, через плечо. Должно быть, она много потеряла в переводе, потому что лишь двое-трое щеголей улыбаются — в том числе изящный, похожий на танцора мужчина в центре группы. Поначалу Гейл принимает его за элитного гида, поскольку он одет в спортивный блейзер кремового цвета, с вышитым золотым якорем на кармане, и держит в руках ярко-красный зонтик, который в сочетании с эффектно зачесанной назад седой шевелюрой мог бы служить превосходным ориентиром для потерявшихся в толпе. Гейл видит его улыбку, потом перехватывает взгляд. И чувствует, что он так и не сводит с нее глаз, когда она вновь переключается на Диму.

Дима требует, чтобы ему показали билеты. Перри вечно все теряет, поэтому билеты у Гейл. Она помнит номера наизусть, Перри тоже. Но прямо сейчас она вдруг их забывает и очаровательно смущается, протягивая билеты Диме. Тот пренебрежительно фыркает:

— Профессор, у вас есть телескопы? На такой верхотуре нужны, блин, кислородные маски!

Он снова повторяет шутку по-русски, и снова зрители скорее терпят, нежели слушают. У Димы одышка — появилась после Антигуа? Или только сегодня? Проблемы с сердцем? Или это от водки?

— У нас целая ложа, слышь! Корпоративная хрень, все дела. Ребята, с которыми я работаю. Гости из Москвы. Из нашей фирмы. Красивые девушки. Гляньте вон.

Две девушки действительно привлекают внимание Гейл. Кожаные жакеты, узкие прямые юбки, изящные полусапожки. Чьи-то красивые жены? Или дорогие проститутки для московских гостей? Если так — то явно перворазрядные.

— Тридцать мест в вип-зоне, жратва пальчики оближешь, — продолжает громыхать Дима. — Хочешь к нам, Гейл? Посмотришь игру как леди. Шампанское пьешь? У нас его полно. Ну же, пошли, Профессор. Чего ломаешься?

А того, что Гектор велел поломаться. Чем он неприступнее, тем сильнее тебе придется постараться, чтобы заполучить его, и меня заодно, — и тем вероятнее твои московские гости скушают нашу лапшу. Перри, загнанный в угол, изо всех сил старается быть самим собой — хмурится, смущается, робеет. Для лгуна-новичка он неплохо справляется. Но все равно пора ему помочь.

— Эти билеты — подарок, Дима, — доверительно воркует Гейл, гладя его по плечу. — Подарок от друга, одного милого пожилого джентльмена. Просто так. Нехорошо получится, если мы займем другие места. Не дай бог он узнает, ужасно расстроится… — Эту отговорку они сочинили с Люком и Олли за ночным стаканчиком виски.

Дима разочарованно переводит взгляд с Гейл на Перри и собирается с мыслями.

Компания у него за спиной явно досадует: не пора ли двигаться дальше?

Хочешь жить — умей вертеться…

Эврика!

— Слушай сюда, Профессор. Ладно? Слушай… — Дима тычет Перри пальцем в грудь и повторяет, угрожающе кивая: — Ладно? После игры. Слышишь? Как только гребаная игра закончится, приходи к нам!

Он поворачивается к Гейл, словно предлагая ей оспорить этот замечательный план.

— Слышишь? Обязательно приводи Профессора в вип-ложу. Выпьете с нами шампанского. Матч закончится, да не совсем. Потом какие-то спасибы, речи, хренотень всякая. Федерер запросто выиграет. Не хочешь поставить пять штук против Федерера, Профессор? Давай три к одному. Четыре к одному.

Перри смеется. Федерер — его кумир, его бог. Исключено, Дима, извини. Даже на сто к одному не согласен. Но Дима еще не все сказал:

— Сыграешь со мной завтра, Профессор, слышь? Реванш! — Он снова тычет Перри в грудь. — Я пришлю кого-нибудь за тобой после матча, обязательно приходи к нам в ложу. Назначим матч-реванш, настоящий. Я тебя загоняю, на х… Потом оплачу массаж. Он тебе понадобится, ясно?

Перри не успевает возразить. Краем глаза Гейл видит, как седовласый гид с красным зонтиком отделяется от группы и подкрадывается к Диме со спины.

— Может быть, представишь нас своим друзьям? Неужели ты хочешь скрыть от нас столь очаровательную леди? — с упреком произносит мягкий голос, на превосходном английском языке с легким итальянским акцентом. — Дель Оро. Эмилио дель Оро. Давний, очень давний друг Димы. Рад познакомиться.

Сначала он жмет руку Гейл, с учтивым кивком, потом здоровается с Перри, не глядя в глаза, точь-в-точь как один школьный ловелас по имени Перси, когда ей было семнадцать, — он оттер в сторону ее бойфренда и чуть не изнасиловал Гейл прямо на танцплощадке.

— Я Перри Мейкпис, а это — Гейл Перкинс, — говорит Перри. И беспечно, как бы между прочим, добавляет (Гейл впечатлена!): — На самом деле я никакой не профессор, так что не пугайтесь. Это просто Дима так пытается изгнать меня с корта.