Алена молча кивнула: она старалась не шуметь, идти как можно тише и все пряталась за Ивановым плечом, словно надеялась уберечься там от злобных внимательных взглядов. А на них смотрели. Отрываясь от своих дел, отворачиваясь от костров, прекращая драки, черти глядели на них, втягивали воздух, раздувая ноздри, словно в надежде уловить запах, двигались вперед, на полшага, на шаг, не решаясь подойти ближе.

– Я боюсь, – шепнула Алена.

– Не бойся, – ответил Иван и, угрожая, махнул мечом в сторону одного, самого крупного черта. Тот отшатнулся в испуге и осклабился, обнажая остатки почерневших зубов. Шагая дальше, Алена с ужасом чувствовала, как они идут следом, стягиваются за спиной в плотную, недовольно ворчащую толпу. Она ускорила шаг, но Иван сдержал ее, грубо и сильно схватив за руку.

– Нельзя бежать, Аленка, – шепнул он. – Понимаешь, нельзя. Как только побежим, так они все и кинутся.

– Я боюсь, – шепнула она снова. – Очень боюсь.

– Не бойся, – ответил Иван, и в этот момент черти бросились на них.

Сначала Алена почувствовала резкий рывок: когтистая лапа вцепилась в рубашку и дернула ее назад. Алена обернулась, взмахивая рукой в тщетной попытке ударить обидчика, и увидела грязную человеческую морду, рваную губу, рыжие, в колтунах, патлы и бельмо на глазу. За ним колыхалась рычащая толпа. Алена в ужасе попятилась. Черт не отпускал. Из-за его спины к Алене тянулись десятки рук. Вот дотянулась одна, за ней – другая. Ороговевший ноготь скользнул по ее щеке. Алена содрогнулась от омерзения. А черти уже облепили ее всю, их лапы скользили по ее спине, хватали, отпихивая друг друга, за грудь и за зад, лезли между ног. Алена кричала. Рыжий кривой черт, оттесненный было в сторону, пробрался к Алене снова и, боясь упустить ее, схватил за горло. Грубые пальцы немилосердно царапали нежную кожу, ворот окрасился кровью. Рыжий черт осклабился, и вдруг руки его взметнулись вверх, зрачок здорового глаза уплыл под веко, и черт упал. Тело его мгновенно погребла под собой толпа. Другой черт ринулся занять его место, но тоже дернулся, пораженный мощный ударом неизвестно откуда и кем брошенного камня. Тем временем справа к Алене пробивался Иван. Его меч сильно и страшно опускался на чертей, они с визгом разлетались от него, по большей части раненые. Но были и те, кто уже не поднимался.

Вдруг Алена поняла, что ее никто больше не касается. Вот один ринулся было подойти ближе, но тяжелый камень, упавший откуда-то сверху, поразил его в голову. Алене показалось: она услышала, как хрустнули кости черепа.

Вот еще одному камень ушиб руку, и черт уполз в свое логово, бережно прижимая ее к себе. Иван без устали махал мечом, камни летели, карая и пугая, черти стали отступать, и Алена оказалась вдруг вне их кольца, освободилась от вони и от тянущихся липких рук… Но когда она решила помочь Ивану и наклонилась, чтобы поднять камень с земли, то почувствовала, как кто-то с силой дернул ее за косу. Алена упала, сильно ударившись затылком. Слезы брызнули из ее глаз. Боль, острая, резкая, страшная, лишала ее силы воли: кто-то тащил ее за волосы, и, чтобы не было так больно, Алена сама помогала ему, отталкиваясь от земли ногами и руками.

Потом вдруг возникло над ней растерянное лицо Ивана. В руке его был окровавленный меч. Меч раскачивался прямо над ее лицом, свежая капля крови упала с него Алене на щеку. Она подумала, что царевич пришел добить ее, избавить от мучений, – и улыбнулась. Потом меч вдруг исчез, боль стала резче, острее, и вдруг наступило нежданное освобождение. Никто не тянул ее больше, и Иван обтирал меч большим листом лопуха.

– Вставай, – сказал царевич, протягивая ей руку. – И прости меня, ладно?

– За что? – спросила Алена, вставая, и тут вдруг почувствовала, как предрассветный ветер непривычно холодит ее затылок. Она поднесла к голове руку и обнаружила под ладонью остренький ершик коротко срезанных волос. Косы у нее больше не было, лишь слева торчал одинокий, чудом уцелевший длинный клок.

Иван обнял ее, утешая:

– Не успевал я везде. Только разогнал – хорошо, трусливые оказались, сволочи, от любой царапины сразу в кусты – смотрю, а тебя парочка бугаев за волосы тянет. Я бегом, а они – раз, да и в дыру спрыгнули. Думаю: тебя туда утянут, так сгинешь ты там; как я тебя под землей найду? Ну я и рубанул тебе косу. Ты уж прости меня, ладно?

– Ладно, – Алена всхлипнула – скорее от недостатка воздуха, чем от желания заплакать.

Они огляделись. Начинался рассвет. Площадь была пуста, лишь валялись тут и там клоки одежды да всякий мусор. Аленина сумка с чудо-блюдом оказалась прямо у их ног, распоротая по шву, с порванной лямкой. Блюдо, донельзя исцарапанное, все еще было внутри; яблоко, отколовшись от него, сиротливо лежало на земле. Теперь оно казалось откушенным уже с двух сторон.

Алена разломила блюдо: по отражавшемуся в нем городу все так же весело прыгал неугомонный колобок.

– Пойдем? – спросила она и снова почувствовала, как саднит простуженное горло. Да и дышать было тяжело – то ли от пережитого испуга, то ли от того, что начиналась у нее лихорадка.

– Пойдем, – согласился Иван.

Она шла, прижимая к себе исцарапанное блюдо и рассматривая в свете начинающегося дня развалины странных и, похоже, очень старых зданий. Меж ними громоздились обломки: и крупные, и растоптанные чертями в мелкую крошку. Легкий ветерок доносил густую вонь из щелей и подвалов: пахло испражнениями и гнилью. Алена старалась идти осторожно, чтобы не вступить в какую-нибудь дрянь, и поменьше смотреть по сторонам – после того как увидела в одном из переулков полуразложившийся труп.

– Прими, Господи, душу его грешную, – прошептала она, не уверенная до конца, можно ли молиться о нечисти. – Вань, – сказала она чуть погодя, – это что же получается, они и мертвяков своих не хоронят? Как же так?

– Что с них взять, с нечистых? – пожал плечами тот.

Черти не растворились с рассветом и не сгинули в аду – хотя, возможно, здесь и был ад. Только почему-то и в этом городе было синее небо, и солнце, и облака, и ветер. Однако после рассвета нечистые вели себя куда как более осторожно.

Алена с Иваном приободрились и совсем перестали бояться, как вдруг из одного из проулков послышался дикий рев, а потом – грохот и топот ног. Почти сразу из-за ближайшего дома на них вылетела странная, всего о двух колесах, телега. В телеге стоял черт, страшный, голый, с ног до головы покрытый волосами, коростой и бляшками налипшей грязи, что болтались на нем, как болтаются колокольчики под дугой. В руках его была острая палка, которой он тыкал в спины других чертей, запряженных в телегу. Они визжали и плакали от каждого тычка и словно бы даже ругались на грубом, непохожем на человечью речь, языке.

Телега вылетела на самую середину улицы, встала на одно колесо, словно раздумывая, не упасть ли ей, а потом помчалась прямо на Ивана с Аленой. Они застыли от изумления. Иван опомнился первым, опомнился в ту минуту, когда мог бы, протянув руку, дотронуться до морды черта, что был запряжен впереди. Он толкнул Алену в сторону, отскочил сам, но черт, что стоял в телеге, завизжал вдруг на них, попытался остановить своих лошадей и, не сумев этого сделать, ткнул в Ивана палкой. Острие ее угодило в бок, что-то хрустнуло там, и струйкой потекла кровь. Алена охнула, ринулась, чтобы закрыть собой царевича, но было уже незачем: адская повозка, громыхая, удалялась от них по улице.