– За тебя и твоих уважаемых родителей! – поднял чашку с «чаем» Всеволод.

Друзья выпили, закусили, снова выпили. Волков вытащил папиросы, они закурили.

– Сайн байна уу, ноокхоод![145]

К столику подошли двое знакомых цириков Монгольской Народной Армии Дамдинсурен и Оуюн.

– Здоро́во, мужики! – поприветствовал их Всеволод и жестом пригласил присоединяться. Танака ограничился наклоном головы.

К монголам красноармейцы относились, скажем так, своеобразно. Степняков считали хорошими товарищами, отменными наездниками, но вместе с тем стойкость монгольских цириков весьма невысока, а боевая подготовка ещё ниже. Несколько раз Волков наблюдал, как монголы бросались в конную атаку на пулемёты противника. Со всеми вытекающими из такого «мудрого» решения последствиями. Впрочем, пару раз ему доводилось видеть, как китайские солдаты вскакивают и удирают от завывающих злыми духами всадников с обнажёнными клинками. Тоже со всеми вытекающими.

Но в остальном монголы – ребята, хоть и не сильно образованные, а вернее – сильно необразованные, но вполне свойские. И харчами поделятся, и помогут, если есть чем. А потому Всеволод плеснул обоим цирикам «чая» и предложил выпить за товарища Чойбалсана. Цирики с жаром поддержали, Танака, которому было уже, в общем, всё равно, за кого пить, согласно кивнул.

Цирики захмелели быстро, хватило буквально пары чашек. Опьянев, они принялись рассказывать друзьям о своих «героических подвигах» и врали так, что Волков и Танака даже слегка протрезвели. Сохраняя каменные выражения лиц, русский с японцем переглянулись и в полумраке маленькой фанзы увидели смеющиеся глаза друг друга.

– Ладно, – сказал Всеволод. – Достаточно. А не то вы нам сейчас расскажете, как китайский самолёт плетью сбили и танк зубами загрызли.

Исиро засмеялся: негромко и необидно. Но монголы всё равно обиделись. Правда, совсем ненадолго. А потом…

– Друзья, – Дамдинсурен, который только что о чём-то шептался с Оуюном, повернулся к Волкову и Танака и заговорщицки подмигнул. Вышло у него не очень, но друзья поняли, что монголы что-то задумали. – Друзья, мы хотим пригласить вас… Одним словом: пойдёмте. Только вчера приехали наши кимовки. А женщины на войне – они…

Всеволод задумался. «Девчонки… Девчонки – это, конечно, здо́рово!» Честно говоря, с самого дня призыва у него не было ничего и никого. Что, в общем, и не удивительно: сперва некогда, а потом, извините, не до того стало. Он усмехнулся: «Молодец, папаня, что леденцов и шоколадок отсыпал. Сладкое девчонкам в кайф. Сейчас прихватим чего-нибудь и…» Дальше воображение нарисовало десяток сцен от лёгкой эротики до жёсткого порно включительно.

Судя по выражению лица японца, Исиро думал примерно о том же самом, а потому друзья не стали отнекиваться и, заскочив за сластями – Танака полностью одобрил идею своего друга, они следом за цириками зашагали в ночную степь.

А буквально через полчаса злые и протрезвевшие друзья бежали назад. Нет, разумеется, монгольские девушки не являли собой гений чистой красоты, но, как говорится, некрасивых женщин не бывает – бывает мало водки. Которую в этом случае с успехом мог заменить коньяк. Да и по чести сказать: кимовки из Монголии не совсем уж безобразные, а парочка так и вовсе – очень даже ничего! Но! НО!!!

Все эти «степные цветы» пахли. Хотя нет, не пахли. Воняли! От кочевых красавиц несло жуткой смесью протухшего жира и годами немытого тела. Всеволоду подумалось, что если бы ему не довелось видеть женщин лет пять-шесть, ну вот тогда у него ещё что-то получилось бы с этими красотками, но сейчас…

– Пусть меня лучше посадят за связь с кулаком и растрату семенного фонда! – высказался он в темноту.

Потом, когда он объяснил смысл фразы Танака, они дружно и долго хохотали над своей неудачей. Распили ещё одну бутылку, и вдруг Исиро запел:

Всеволод уже знал эту песню и поддержал друга. У них получался совсем неплохой дуэт, вот, правда, когда они дошли до слов: «Массиро ни хо-соки тэ о нобэтэ» («Они протягивают белоснежные изящные ручки»), – песню снова прервали взрывы хохота.

Когда песня кончилась, они ещё некоторое время посидели и помолчали. Хорошо, если рядом с тобой друг, с которым можно просто молчать. И вдруг Исиро негромко спросил:

– Скажи, Севака, ведь ты не женат?

– Нет.

– А твой досточтимый отец выбрал тебе невесту?

– Вот дел ему больше нет, кроме как девку мне выбирать, – усмехнулся Волков. И пояснил: – Отец доверяет мне, Исиро.

Японец помолчал, словно бы собираясь с духом, а потом произнёс ещё тише:

– Скажи, а на какое приданое ты рассчитываешь?

– Чего? – изумился Всеволод. – Приданое? Какое ещё к чертям приданое?!

– Ну сколько земли? Или деньгами?

Волков подозрительно оглядел друга:

– Ты что, братка, коньяку перепил? На кой ляд мне земля? Мне её в принципе больше двух метров не потребуется, да и те лучше бы подольше не требовались. А насчёт денег… – он хмыкнул. – За каким хреном мне деньги? Я что, сам не заработаю?

Танака внимательно выслушал друга, удовлетворённо кивнул и неожиданно сунул ему в руку что-то твёрдое.

– Что это? – удивился парень и присмотрелся. В неверном свете масляных светильников он с трудом разглядел фотографическую карточку. С кусочка картона на него смотрела симпатичная молоденькая японка. – Кто это?

– Это моя сестра, Хана. И вот что я хочу у тебя спросить…

Колхозница колхоза «Ака дзюгацу»[147], член КИМ Хана Танака

Утром принесли почту. Два письма от старшего брата Исиро. Одно из писем адресовано лично мне. Удивительно. Ведь обычно его письма мы читаем всей семьёй. Дедушка, мама, бабушка и младшие братья Дзиро и Сэберо. Отца у нас нет уже очень давно. Ещё до революции он ушёл на заработки в город да там и сгинул. Сосед, дядюшка Сэтору, принёс в деревню коробочку с его прахом и рассказал, что отца придавило в порту сорвавшимся грузом.

Я отца почти не помню. Вместо него у меня старший брат. Он добрый и сильный. Когда я была поменьше, то часто представляла себе, как Исиро женится, возьмёт меня в свою семью, и я буду нянчить его детишек. Меня-то замуж никто не возьмёт: приданого за мной никакого не дадут. У нас земли – с кошкин лоб. А кому нужна бесприданница?