требования, через них же контролировать инакомыслящих. Периодически надо было «встряхивать» таких лидеров. Во-первых, для запугивания самих «авторитетов», а во-вторых, для того чтобы другим, менее значимым фигурам, показать всю силу системы. Для «оздоровления» задействовались самые разные механизмы, и «маленький человек» играл в этом не последнюю роль.

1940–1950‐е годы подарили немало примеров деятельности «маленьких людей», оказавшихся в гуще идеологических кампаний и проработок и затем благополучно (или неблагополучно) исчезнувших. В условиях нестабильности идеологической системы «маленькие люди» должны были нарушить привычные связи, своими выступлениями против авторитетов внести свежие мысли, спровоцировав их бурное обсуждение. Они выступали в роли провокаторов, зачастую даже противореча устоявшимся догмам, в чем-то опережая партийных идеологов. Их идеи должны были провоцировать полемику, показывающую наблюдателям со стороны настроения интеллигенции.

Наиболее типичным и в то же время ярким примером такого феномена стал Хорен Григорьевич Аджемян. Фигура Аджемяна до сих пор покрыта завесой тайны. Он появился неожиданно, так же неожиданно исчез. Некоторые советские историки впервые услышали о нем, когда он прислал для «Исторического журнала» статью с новой оценкой движения Шамиля как реакционного явления. В годы, когда любое выступление народов против императорской России расценивалось как прогрессивный факт, это было неприемлемо. Статью забраковали. Но автор не отчаялся. Трудно сказать, какие связи и механизмы он задействовал, но вскоре об Аджемяне заговорили все известные историки Советского Союза. На совещании историков в ЦК ВКП(б) в 1944 году, на котором присутствовали секретари ЦК А. А. Андреев, Г. М. Маленков и А. С. Щербаков, он оказался в числе главных докладчиков. А. М. Панкратова в своем описании совещания так передает небогатый набор сведений о личности оратора, доступный непосвященным: «Что это за фигура, я точно не представляю себе. Он член Союза писателей, философ по образованию, историк по наклонностям, поэт-переводчик по специальности, армянин по национальности».

С трибуны Аджемян эпатировал элиту советской исторической науки. Поскольку сам ход совещания и содержание выступления «историка по наклонностям» неоднократно и подробно описывались в литературе, ограничимся лишь обозначением основных идей. Во-первых, с его точки зрения, нельзя разделять народ и государство, которое является выразителем народного духа. Исходя из этого, необходимо отказаться от гипертрофированного классового подхода, который, на самом деле, противоречит истинному марксизму. Во-вторых, восстание Пугачева в случае его победы не принесло бы России ничего, кроме «пучины кровавого одичания». В этой связи лучшей альтернативой пугачевщине выступавшему виделись декабристы, победа которых «вывела бы Россию на путь либерального, капиталистического, более прогрессивного развития, ускорила бы темпы прогресса и восхождения России как мировой, благоустроенной державы…». Оба положения выглядели для советской историографии, воспитанной на взгляде на Российскую империю как государство господства реакционного класса помещиков и аксиоме о прогрессивной роли народных движений, как минимум скандально. Но Аджемян на этом не остановился. Он призвал радикально переоценить движение Шамиля, признав его реакционным и «бессмысленным». Таким образом, разрушался историографический канон, прописанный еще М. Н. Покровским и, несмотря на разгром его «школы» в 1930‐е годы, остававшийся непререкаемой истиной для советских историков.

Аджемян призвал при интерпретации исторических событий исходить из государственной целесообразности, которую он называл «критерием исторической истины». В своих рассуждениях он покусился на святое – на классиков марксизма, которые, по его мнению, имели самые смутные представления о России в целом и движении Шамиля в частности: «Тут цитаты из Маркса и Энгельса о Шамиле не помогут, ибо знание России не составляло сильную сторону этих наших учителей». Они не понимали, что «Россия не есть проселочная тропа по отношению к столбовой дороге мировой истории, а наоборот, ей-то и принадлежит высокая честь составлять своей историей последнюю фазу этого великого тракта».

Многие идеи, высказанные Аджемяном, в той или иной форме были представлены на совещании и другими выступавшими, но в целом его речь оказалась экстравагантной, провокационной, слишком радикальной в своей незакамуфлированной апологетике Российского государства и его мессианского призвания. Панкратова назвала все это «бредом», «гегельянщиной». «Впечатление было неотразимое. Собравшиеся не верили свои ушам и глазам, – писала она. Но тут же добавляла: – В президиуме молчали и внимательно слушали».

Выступавшая после Аджемяна Панкратова обрушилась с критикой на историков-«государственников», в том числе на предыдущего докладчика. Она обвиняла его в «отходе от марксизма-ленинизма», предательстве классового подхода.

Видимо, не только бывшие «красные профессора», но и один из главных идеологов партии А. С. Щербаков скептически отнесся к выступлению Аджемяна. Впрочем, к нему тем не менее внимательно прислушивались, видимо, держа в уме какие-то идеологические комбинации. Очевидно, что просто так никому не известный «историк по наклонностям» на такое мероприятие попасть не мог. Что-то в его идеях крайне заинтересовало идеологов, а его выступление было похоже на сознательную провокацию для прощупывания настроений профессиональных историков.

В проектах резолюции (которая так и не была обнародована) по итогам совещания взгляды «некоего Аджемяна» были осуждены как «буржуазные». Фактически была повторена точка зрения Панкратовой. Впрочем, и ее позиция по ключевым вопросам отечественной истории также подверглась критике. 24 октября 1944 года Щербаков выступил на пленуме Московского городского комитета партии, где с осуждением рассказал о воззрениях Аджемяна. С критикой его взглядов (хотя и не называя имен) выступил начальник управления агитации и пропаганды ЦК ВКП(б) Г. Ф. Александров в своей статье «О некоторых задачах общественных наук».

На заседании парторганизации Института истории АН СССР 18 апреля 1945 года представитель «Исторического журнала» И. А. Кудрявцев представил доклад «О некоторых искривлениях по вопросам истории СССР». В нем он отдельно остановился на фигуре Аджемяна, подчеркнув, что тот отошел в своих воззрениях от марксизма и проповедует гегельянство, выпячивая роль государства как выразителя народного духа. Он тезисно донес до слушателей критику Аджемяном советской исторической науки:

Советская историческая наука еще слишком незрела, наивна, она переживает, по его выражению, «детскую болезнь левизны»: 1. Советская историческая наука не может отойти от якобы буржуазного принципа классового деления общества. Этот принцип, по мнению Аджемяна, вовсе не свойственен марксизму, а навязан историками реставрации – Гизо и Тьерри; 2. Советские историки интересуются лишь разрушителями государства, а не его созидателями. Этому Аджемян противопоставил свою точку зрения: 1. За основу исторического процесса нужно брать не классы, а народы в целом; 2. Понятие «народ» не противостоит понятию «государства», которое для него является не продуктом классовой борьбы, не органом насилия господствующего класса, а воплощением народного духа, неразрывной связи народа и государства; 3. Государственные деятели, по мнению Аджемяна, – воплотители народной воли, народного духа, народного лица…