Витражные окна красивы, но они пропускают холод и звук, вот почему Робин, стоя снаружи, прислушивается к происходящему в кабинете. Она отперла потайную дверь и намеренно оставила ее открытой, чтобы гости могли найти ее сами. Как только пенни упадет, все остальное не должно занять слишком много времени.[35]

Слушать их в том месте, где она раньше жила, смеялась и мечтала, — это такой странный и сюрреалистичный опыт. Немного похоже на пищевое отравление. Она ощущает тошноту и лихорадку, но уже знает, что снова почувствует себя лучше, как только выведет из организма всю эту дрянь. Она хочет, чтобы посетители покинули часовню, но не сейчас. Еще слишком много нужно сказать и сделать, прежде чем эта неприятная глава в ее жизни подойдет к концу.

— Все будет хорошо, вот увидишь, — говорит она своему спутнику, но он не отвечает. Просто смотрит на нее, выглядя таким же печальным и замерзшим, как и она.

Всякий раз, когда в прошлом ее жизнь делала неправильный поворот, Робин пыталась точно определить момент, когда она совершила ошибку. Он всегда есть. Если вы готовы открыть глаза и заглянуть достаточно далеко назад, вы обычно можете увидеть тот самый миг, когда сделали неправильный выбор, сказали что-то, чего не следовало говорить, или совершили то, о чем пришлось пожалеть. Одно неверное решение часто приводит к другому, и тогда — не успеешь оглянуться, как уже нет пути назад.

Однако все совершают ошибки.

Порой самые невинные на вид человечки оказываются замешанными в ужасных вещах. Иногда люди, которые совершают плохие поступки, просто плохие люди. Но всегда есть причина, по которой люди ведут себя так или иначе. Женщина в местном магазине — впечатляющий пример человека с гораздо более темным прошлым, чем можно было ожидать. У Пэтти, недружелюбной продавщицы с красным лицом, глазами-бусинками, неприятным запахом изо рта и привычкой обсчитывать незнакомцев список обвинительных приговоров был длиннее Библии, которую она хранила под прилавком. От нападения при отягчающих обстоятельствах до вождения в нетрезвом состоянии. Все в городе знали это, но им было необходимо где-то покупать продукты. Немногие люди действительно способны прощать, и никто никогда по-настоящему не забывает. Иногда вы просто понимаете, что от человека можно ждать неприятностей, как только встречаете его, потому что он гнилой внутри и снаружи, и инстинкт подсказывает вам держаться подальше.

Жизнь продолжается независимо от того, кому она принадлежит. Робин хотела двигаться дальше, она так старалась оставить свои ошибки позади и не терзаться сожалениями! Но наши секреты имеют привычку находить нас, и все, от чего она пыталась убежать, в конце концов настигло ее. Покрывая ее настоящее пылью прошлого.

Ее спутник начинает ерзать.

— Ш-ш-ш, — шепчет она. — Просто подожди еще немного.

Он по-прежнему выглядит невозмутимым и делает то, что она говорит. Как обычно.

Амелия

Время замирает, когда Адам заявляет, что знает, кому принадлежит часовня.

Я оглядываю помещение в надежде получить ответ раньше, чем он его произнесет, но все, что я вижу, — это еще одна куча пыльных книг, старый письменный стол и мой муж. Его красивые черты исказились до безобразия, он смотрит разочаровано и хмуро. Он кажется скорее сердитым, чем испуганным. Словно во всем происходящем есть какая-то моя вина.

Думаю, когда ты чувствуешь себя брошенным собственными родителями, невозможно не провести остаток своей жизни, подозревая людей в заговоре с целью бросить тебя. Это беспокоит меня постоянно, даже в отношениях с Адамом, невзирая на то, как долго мы вместе. Всякий раз, когда я сближаюсь с кем-то — партнерами, друзьями, коллегами, — неизбежно наступает момент, когда мне приходится отступить. Я воздвигаю барьеры, более высокие, чем раньше, чтобы чувствовать себя в безопасности. Постоянный страх быть оставленной делает невозможным доверять кому-либо, даже мужу.

Мне удалось успокоить дыхание, когда я нашла Адама здесь, но новая порция тревоги давит мне на грудь.

— Писатели — особая порода людей, — продолжает Адам, все еще глядя на антикварный письменный стол, как будто он разговаривает с ним, а не со мной. В этой комнате так холодно, что я вижу пар от его дыхания. — Есть люди, с которыми я работал на протяжении многих лет — люди, которым я доверял, — и которые оказались не более чем…

Свет из витражных окон отбрасывает на паркетный пол разноцветные пятна, и он, кажется, слишком отвлечен ими, чтобы закончить свою мысль. Я пытаюсь вспомнить кого-нибудь, с кем он поссорился с тех пор, как мы вместе, но их не так много. У него с самого начала карьеры был один и тот же агент. Все любят Адама, даже те, кто его не любит.

— Помнишь фильм «Гремлины»? — спрашивает он. Я рада, что он не ждет ответа, потому что я не знаю, что сказать, и не понимаю, какое это имеет отношение к делу. — Существовало три правила: не брызгать на них водой, не подвергать воздействию яркого света и не кормить их после полуночи. Иначе случится что-то плохое. Авторы подобны гремлинам. Поначалу они похожи на Гизмо, эти необычные и интересные существа, с которыми весело общаться. Но если вы нарушите правила (если им не понравится адаптация их книги или они подумают, что вы слишком сильно изменили оригинальную историю), авторы превращаются в еще больших монстров, чем те, о которых они пишут.[36]

— О чем ты говоришь, Адам? Кому принадлежит это здание?

— Генри Винтеру.

Я замираю. Я всегда боялась Генри, и не только из-за темных и извращенных книг, которые он писал. Его глаза напугали меня гораздо больше, когда я впервые увидела этого человека. Они слишком синие и слишком пронзительные, и чудится, что он не просто смотрит на тебя, а заглядывает в душу. Видит то, чего не должен видеть. Знает то, чего ему знать не следует. Мое дыхание снова начинает немного выходить из-под контроля.

— С тобой все в порядке? Где твой ингалятор? — спрашивает Адам.

— Все хорошо, — бодрюсь я, хватаясь за спинку стула.

— «Дейли мейл» хотела сделать репортаж о том, где Генри писал свои романы, когда вышел последний фильм. Он не позволил бы им прислать журналиста или, не дай бог, фотографа — он всегда их ненавидел. К тому времени я знал его уже много лет, но он даже мне не сообщил, где живет, когда уезжает из Лондона. Всегда одержимо беспокоился о тайне личной жизни по причинам, которые я никогда не мог до конца понять. Я видел только одну фотографию, где он в своем кабинете, фотографию, которая, как