мной все будет в порядке, пока я не спешу и стараюсь сохранять спокойствие.

В моей голове это звучит проще, чем оказывается в действительности.

Если бы мы оба не видели, как кто-то вошел в часовню, я бы решила, что мне это померещилось. Однако это было реально. Может быть, появилась таинственная экономка? Пришла проверить, все ли у нас в порядке после шторма? Я говорю себе, что, кто бы это ни был, он сможет нам помочь. И хочу этого. Потому что ни одна из других возможностей, всплывающих в моем сознании, не является удачной. Добравшись до заснеженной трассы у подножия холма и снова оказавшись на ровной поверхности, испытываю облегчение. Отрыв Адама увеличился. Он уже недалеко от часовни, поэтому я бегу так быстро, как только могу, пытаясь догнать его.

Я останавливаюсь, когда колокол на башне начинает звонить.

Снег бьет мне в лицо. Я не видела, как Адам вошел внутрь, но он, должно быть, это сделал, потому что, когда я поднимаю взгляд, защищая глаза от безжалостной метели, впереди на дороге его уже нет. Неужели это он звонил в колокол? Я помню, как недавно Адам говорил, что главные двери — единственная возможность войти в часовню и выйти из нее. Я не видела, чтобы кто-то выходил, а это значит, что незнакомец все еще там. Может случиться все, что угодно. Последняя снежная буря, похоже, окрасила мир в черно-белый цвет. Я едва вижу свою собственную руку, которую держу у лица, я пытаюсь бежать быстрее, но продолжаю скользить, к тому же у меня начинает болеть грудь. Мое сердце бьется слишком быстро, а дыхание слишком поверхностное. Беспокойство усиливается от осознания того, что даже в случае критической ситуации у нас нет возможности вызвать помощь.

Когда я, наконец, добираюсь до огромных дверей часовни, стучать нет необходимости — они широко открыты, а пол в комнате для обуви покрыт снегом. Я вижу пару больших незнакомых веллингтонских ботинок рядом со старой церковной скамьей и замечаю, что кто-то нарисовал несколько смайликов в пыли на ее деревянной поверхности. Я задаюсь вопросом, значит ли это что-нибудь, и поднимаю крышку, но внутри пусто. Подняв глаза, я вижу свое отражение в крошечных зеркалах. Я выгляжу разбитой.

— Адам? — зову я, но меня встречает жуткая тишина.

Кухня пуста, как и гостиная. Я торопливо поднимаюсь по деревянной винтовой лестнице на второй этаж, тяжело дыша и опираясь на перила. Я игнорирую табличку «Опасно, не входить» на самой дальней двери и поднимаюсь по ступенькам на колокольню. Но там никого нет, и спальня тоже пуста. Это кажется странным. Боль в груди не проходит, поэтому я выдвигаю ящик рядом с кроватью. Мой ингалятор пропал. Я уверена, что оставила его именно там, и теперь меня начинает охватывать паника.

Мне нужно найти Адама. Вернувшись на лестничную площадку, пробую другие двери, но все они по-прежнему заперты. Его здесь точно нет, я уже обыскала все комнаты. Тут я вспоминаю про склеп.

— Адам! — кричу я снова.

Тишина.

Я бегу так быстро, что чуть не падаю со скрипучей лестницы.

— Я здесь! — отзывается он, когда я вхожу в гостиную, но его не видно.

— Где?! — Я вне себя.

— За книжным шкафом, у задней стены.

Я слышу его слова, но не могу понять их смысла.

Иду на звук его голоса, таращась на полки, уставленные книгами от пола до потолка. И не понимаю, что ищу, пока не обнаруживаю полоску света, выхватывающую потайную дверь, заставленную корешками старых книг. Я колеблюсь, прежде чем открыть ее, снова чувствуя себя так, словно провалилась в кроличью нору или попала в ловушку одного из мрачных и тревожных романов, которые любит адаптировать мой муж.

Тонкая дверь скрипит, и я оказываюсь в комнате. Это рабочий кабинет, но не похожий ни на один из тех, что я видела раньше. В длинном, узком, темном помещении есть только одно витражное окно, пропускающее свет. В одном конце стоит антикварный письменный стол, за которым сидит мой муж.

— Кто бы здесь ни был, он ушел, — сообщает Адам, не поднимая глаз. — Я обыскал все здание. Единственное, что поменялось, так это то, что дверь сюда была открыта.

— Я не понимаю…

— Думаю, что как раз начинаю понимать. Кажется, я узнаю эту комнату.

Он, похоже, не замечает, что я едва могу дышать. От людей с дефицитом сочувствия не дождешься сострадания сверх лимита, и мой муж всегда легко отвлекается на свои собственные мысли и чувства.

— Правда?

— Да, я видел все это раньше. Сначала не мог сообразить, где именно, а потом заметил это, — говорит он, постукивая по блестящему деревянному столу. — Вернее, фотографию этого кабинета в журнале, только несколько лет назад. И помню, о ком была статья. Ты говоришь, что мы выиграли уикенд случайно, в лотерее, но это не может быть правдой. Все это слишком для простого совпадения. Теперь я знаю, кому принадлежит часовня.

Медь

Слово года:

сбить с панталыку — фразеологизм.

Привести кого-то в замешательство,

сбить с толку

28 февраля 2015 года — наша седьмая годовщина

Дорогой Адам!

Это был трудный год.

Октобер О’Брайен была найдена мертвой в лондонском отеле несколько месяцев назад, и ты был одним из последних, кто видел ее живой. В газетах писали о возможном самоубийстве. Записки не обнаружили, но у ее кровати нашли пустые бутылки из-под алкоголя и таблетки. Это было явно губительно. И удивительно. Эта женщина всегда казалась такой счастливой и позитивной, по крайней мере внешне. Ей едва исполнилось тридцать лет, и у нее было все, ради чего стоит жить. Вы двое стали довольно близки — я сама очень к ней привязалась, — а случившееся означает также, что съемки «Камень-ножницы-бумага» отменяются. Ты не можешь снять телесериал без главной звезды шоу.

Похороны были ужасными. Уверена, что большинство находящихся там людей просто разыгрывали то, что, по их мнению, называется горем. Двуличные мошенники. Похоже, когда ты знаменит, настоящих друзей завести еще труднее. Я была удивлена, узнав, что настоящее имя Октобер — Рэйнбоу О’Брайен. Ее родители были хиппи, и никто не надел на службу черное.[30]

— Слава богу, она использовала сценический псевдоним, — прошептал ты.

Я кивнула, но в душе была не согласна. Эта женщина действительно немного напоминала радугу: красивая, пленительная, яркая — и исчезла из нашей жизни, едва появившись. Раньше я думала, что имя — это просто имя. Теперь сомневаюсь. Я подружилась с Октобер, время от