Я готовилась к их осуждению, непониманию. Каждый день набиралась сил на этот разговор, но видимо так и не набрала достаточно.

Потому что когда вошла на кухню и увидела сидящую за столом маму, уже поняла, что она все знает.

Поняла по лицу, не выражающему иных эмоций, кроме тихой ярости. А потом… потом я заметила на краю фотографию, на которой мы с Демьяном целовались. Я отдала ему все снимки, кроме этого одного, который хранила в своей любимой книге и время от времени любовалась нами, накапливая храбрость.

— Мам? — я позвала тихо, чувствуя, как от страха начинает больно биться сердце, а ноги одеревенели. — Мам, послушай…

Мне хочется броситься к ней, чтобы все объяснить, истолковать, разложить по полочкам, но я продолжаю стоять на месте, пригвожденная вьюгой в родных глазах. Мама тяжело встает, опершись ладонями на столешницу, делает шаг ко мне, и вдруг щеку больно опекает пощечина, серной кислотой разливаясь по лицу. Хватаюсь за саднящее место и всхлипнув, отшатываюсь.

— Ты неблагодарная дрянь! — слова, с ненавистью выцеженные в мою сторону, впиваются в кожу и ранят до крови. — Мы тебя вот так воспитывали? Чтобы спустя двадцать один год получить удар от собственной дочери?

— Мам, все не так, — голос ломается, а в глазах собираются слезы. — Я люблю его! Это не простая интрижка.

— Замолчи, Мариам! — мама рявкает, а потом сгребает со стола снимок и бросает мне в лицо. — Ты хоть понимаешь, что наделала? Ты втоптала в грязь меня, отца, брата, всю нашу семью. Мерзкая эгоистка! Как теперь пережить этот позор? Как людям в глаза смотреть?

— Никакого позора нет, мам, — хватаю ее за руку, стараясь объяснить, — Демьян меня не трогал. Не трогал, я вас не обесчестила, клянусь! Мам, он тоже любит меня….

Острый взгляд матери вспыхивает. Она отрывает мои пальцы от себя и отталкивает.

— Никого он не любит! Ты для него игрушка, разве не видишь? Запретная и дорогая. Думаешь, я не видела, как он смотрит на тебя? Видела, как и ты сама засматриваешься в его сторону! Легкомысленная мерзавка! Забыла, чему я тебя всю жизнь учила? Захотелось упасть в глазах общества и нас за собой потянуть?

— Мам, ты не понимаешь! Я ничего не могу поделать! Я люблю его!

— Перестань повторять одно и то же! Сегодня же расскажу отцу!

Нет, только не это! Мама преподнесет это самым ужасным способом, и тогда… слезы начинают душить, горечью собираясь во рту.

— Не надо, пожалуйста! Я сама!

— Нет! Ты теперь сама ничего делать не будешь!

Мама подходит и еще раз замахивается на меня. Я вся сжимаюсь, готовясь к новой порции боли. Не знаю, что ее останавливает, но она только сжимает кулак и ударяет им по столу.

— Ты ведь не понимаешь, глупая! Думаешь, почему я так тебя оберегала? Потому что не люблю тебя? Нет! Потому что я знаю каково это остаться без семьи. Брошенной. Опозоренной. Униженной. Мариам, у твоего отца есть родная сестра.

Мама замолкает, а я слышу только ее тяжелое дыхание. Что? Сестра? Непонимающе пытаюсь рассмотреть маму сквозь пелену слез.

— Какая сестра?

— Родная. Сестра, влюбившаяся в поляка. Она хотела привести его в семью, но ее заставили выбирать или он, или они. Думаешь, кого она выбрала?

Пол под ногами начинает покачиваться, и я обессиленно падаю на стул. Душа обливается слезами, когда понимание ситуации четкой картинкой рисуется в воображении. Я даже не знала, что у отца была сестра. Никогда ни от кого не слышала.

— Ее просто вычеркнули отовсюду, — словно слыша мои слова, поясняет мама, — мы тогда только начинали с твоим отцом встречаться. Я помню этот ужасный скандал. Как ее вышвырнули из дома всю в слезах и больше не пустили на порог. Я не знаю, что с ней случилось потом. Тигран тоже никогда не искал. Ты хоть представляешь, каково это остаться одной на всей планете? Мы даже не знаем, жива ли она еще. Не бросил ли ее тот выбранный «мужчина». Без денег. Без знакомых. С одним лишь паспортом в сумке, — я слушала маму, и слова сливались в одну большую мрачную обреченность.

Мир вокруг в одно мгновение потерял краски.

— Разве так можно? — спрашиваю сквозь катящиеся по щекам слезы. — Разве можно так отказаться от собственного ребенка? Что это за правила такие, чтобы отречься от своей крови?

— У нее спроси, — хлестко бьет мать, — как она посмела отречься от семьи во благо того, кого почти не знала?

Я смотрю на лужицы слез, собравшихся на столешнице, и чувствую, как меня начинает лихорадить.

— Но папа меня любит. Он хочет мне счастья, — как мантру продолжаю повторять, уже и сама не веря в сказанное.

— У тебя не будет счастья, Мариам, если останешься с этим! А твой отец никогда больше не посмотрит в сторону дочери, посмевшей его так опозорить. Ты хоть понимаешь, что второй скандал для его семьи окажется ударом. На нас будут коситься, обсуждать самым ничтожным образом. Я с рождения тебе вбивала такие понятия как долг, уважение, послушание. Но похоже все было напрасно. Ты посмела спутаться с этим бесом…

— Мама, он не…

— Пошла вон! Убирайся в свою комнату, чтобы я тебя не видела! И подумай над тем, что я сказала. Чего ты для себя хочешь? Этого выродка, которому ты однажды наскучишь, или свою семью, что будет защищать тебя до конца жизни?

Я встала на подкашивающихся ногах и побрела в спальню. Лежала на кровати до самого вечера, осознавая, что не смогу так поступить с родителями, братом… бабушкой, дядей, племянниками … Ведь тогда тень падет на всех.

Я плакала бесшумно. Оплакивала собственную жизнь и те короткие минуты любви, которой удалось глотнуть с Демьяном. Я не знала, что он подумает обо мне, но четко понимала, что не поймет. Не будет искать мне оправданий и правильно сделает. Я сдаюсь… Сдаюсь во благо семьи. Когда-нибудь перестанет так болеть сердце, я, возможно, научусь снова дышать, а пока я только могу представлять, как скажу любимому об этом. О том, что больше нас нет…

Вечером пришел отец, я слышала его громогласный голос, когда, по всей вероятности, мама посвящала его в подробности моей личной жизни…

Съежилась на постели, подгибая под себя ноги и ожидая чего угодно.

Дверь распахнулась спустя минут двадцать. Все, что я смогла — это встретиться с разочарованным взглядом человека, которого всю жизнь считала своим защитником. Он всегда понимал меня. Один был на моей стороне, но сейчас…

— Ты завтра же уезжаешь в Ереван, а через два месяца выходишь замуж за Нарека, — выстрелил прямо в упор.

Меня подбросило на кровати.

— Замуж? Но ты же говорил…

— Я слишком тебя распустил, Мариам. Моя дочь…. — челюсть сжалась, а на лице появилось выражение отвращения, — слава Богу, что додумалась не раздвигать ноги перед этим…