Он даже не произнес имени Демьяна вслух…

— Пап, мы любим друг друга. Пожалуйста, выслушай!

— Хватит, наслушался, — тихо отрезал папа, — телефон давай сюда. Всю технику тоже. В Россию вернешься уже замужней, чтобы больше не повадно было смотреть по сторонам.

Меня согнуло напополам от резкой боли в животе — это безысходность растеклась кровью по телу, причиняя невыносимые мучения…. Реальность оказалась намного более жестокой, чем я могла предположить раньше.

Мариам

Родной город встретил нас теплым солнцем, лучи которого, играя отблесками на окнах аэропорта, словно издевались надо мной своей жизнерадостностью. Стягиваю с головы солнцезащитные очки, чтобы спрятаться от яркого и такого броского счастья.

Сейчас бы больше порадовал дождь.

— Давиду знать пока ничего не нужно, — мама в очередной раз напоминает мне о том, что никто не должен быть в курсе моего «проступка», потому что если знают двое, то будет известно всем вокруг, а нам нельзя портить репутацию и позволять такой тени упасть на семью.

Я киваю.

— Мама, Мариам, — голос брата звучит откуда-то справа, и мама, развернувшись, раскидывает руки в стороны, чтобы обнять Давида.

— Здравствуй, сынок.

— Привет, Мариам, — оставив на моей щеке поцелуй, Давид обводит нас удивленным взглядом.

— Удивили вы конечно. Не думал, что приедете раньше августа.

— Да мы тоже не думали, — отмахивается мама, — но Мариам сдала все экзамены, и мы решили вырваться из душной Москвы.

— А отец?

— Ой, у него дел по горло. Ресторан постепенно выбирается из ямы, работы все больше, поэтому он приедет позже.

Забрав чемоданы, мы усаживаемся в машину. Мама садится спереди, я же, откинув голову на спинку, безразлично утыкаюсь в окно. Раньше возвращение на родину приносило теплую радость. Ностальгия врывалась в каждую клетку, принося волной приятные воспоминания из детства. О том, как мы с девочками бегали по улицам, купались в фонтанах на площади. Гоняли голубей и собирались во дворах друг друга, чтобы поделиться своими «детскими секретами». Сейчас же Ереван кажется таким далеким и чужим, как никогда раньше. Знакомые улочки проносятся мимо, не тормоша абсолютно ничего внутри. Это моя будущая тюрьма, которую я выбрала для себя сама.

Ежусь, обхватывая себя руками. Мне холодно, хотя на улице плюс тридцать.

— Отключить кондиционер?

Взгляд брата в зеркале заднего вида отрывает от размышлений. Он как и всегда очень внимателен ко мне.

— Нет, не нужно. Уже скоро приедем.

Давид прищурившись задерживает на мне глаза еще на пару секунд, а после возвращает внимание на дорогу. Хорошо, что мои собственные спрятаны за темными стеклами, иначе он увидел бы в них нехарактерный для меня блеск.

Смотреть на брата больно. Он прямое напоминание о Демьяне. Я помню их неразлучными. Одинаково громкими и взрывными. Жмурюсь, запрещая себе думать о любимом. Я мысленно выставила себе запрет, чтобы каждую минуту не мучиться в агонии.

Наверное, он еще не подозревает, что нас больше нет. А может, пытается дозвониться. Отец сказал, что сам ему все объяснит и больше на близкое расстояние не подпустит. А я бы и не выдержала близких расстояний. Я осознанно причинила ему боль, предпочтя семью нашей любви…. Лично предала его веру и наверное, это мое наказание — всю жизнь теперь мучиться от осознания того, что рядом со мной будет нелюбимый, а он возможно найдет другую и станет счастливым с той, с кем не придется прятаться.

Слезы грозятся предательски покатиться по щекам, но я несколько раз глубоко вдыхаю, уничтожая эти порывы. Плакать больше нет смысла.

Машина тормозит на родной улице. Здесь наш дом не настолько роскошный, как в России. Бабушка с дедушкой отказались сносить его, чтобы построить новый.

Выйдя из машины, я сразу направляюсь внутрь. Судя по голосам, маму задержала соседка, тут же заприметившая наш приезд. Разговаривать с кем-либо у меня нет ни сил, ни желания. Их хватает только на то, чтобы обменяться с дедушкой и бабушкой быстрыми объятиями и подняться в свою комнату.

— Мариам, — Давид заносит чемодан как раз, когда я снимаю очки и кладу их на стол.

— М?

Брат подходит ко мне вплотную и пытает взглядом. Я знала, что он заметит мое состояние. Он всегда замечал.

— Что случилось?

«Я люблю твоего друга. Но ничего не могу с этим поделать, потому что тогда я буду не нужна моей семье и из-за меня вы все пострадаете.»

— Ничего. Сессия вымотала, — улыбка — лучшая оборона.

— Не ври мне!

— Давид, давай как-нибудь потом, хорошо? Я устала после дороги!

Тяжело вздохнув, Давид сканирует мое лицо, явно не оставляя без внимания ни красные глаза, ни синяки под ними после бессонной ночи, но только крепко сжимает челюсть.

— Если тебя кто-то обидел, скажи. Я убью его, клянусь!

Убьешь, но не потому что меня обидели.

— Меня не обижали, правда! — сжимаю руку брата, потому что ему не нужно знать истинной причины моего состояния. — Я зайду к вам на днях, не против?

— Приходи, конечно. Ани рада будет. Парни тоже.

Давид уходит, а я, разложив вещи на их законные полки, принимаю душ. Переодеваюсь в домашнюю одежду. Высушиваю волосы, тщательно втирая в них масло перед зеркалом. Расчесываюсь, раз за разом прочесывая спутавшиеся пряди. Они как назло не хотят подчиняться. Надо будет сходить в парикмахерскую и обрезать сантиметров десять. Сжимаю хвост в кулаке, чтобы остервенело провести расческой по крошечному комку. Несколько длинных волос остаются в щетине расчески, но комок я в итоге распрямляю.

Солнце за окном окрашивает все в апельсиновый цвет. Стены играют теплыми оттенками. Мои детские фотографии на полках излучают лучистую улыбку. Та девчонка еще не знает, что однажды ей придется делать выбор, поэтому считает себя самой счастливой. Наивная дурочка. Опускаю рамку лицом вниз. Пусть не видит меня такой.

К ужину спускаюсь вниз. Оказывается, в гости пришли дядя с тетей. Веселый гам отбивается от стен, раздражающим роем врезаясь в барабанные перепонки. Не то, чтобы я их не слышала, просто не находила причин спускаться раньше, хоть мама и звала.

Собравшись за столом все доносят до нас последние новости жизни соседей, а я слышу только монотонный гул, медленно потягивая вкусное домашнее вино, принесенное дядей. Оно сладкое. Немного бьет в голову, но чувствую себя легче.

— Мариам, а ты почему не ешь? — бабушка заботливо придвигает ко мне ароматное тушеное мясо. — Я же тебе готовила. Твое любимое.

Улыбаюсь ей благодарно, но отрицательно качаю головой.