так и есть. Ты мне нравишься, и отступать я не собираюсь. Просто действую осторожно, мягко и понемногу…

Ксения прыснула в кулачок:

— Прямо уж понемногу?

— Кое-где переборщил, но не в этом суть. — Что ж, по крайней мере меня не послали, и в эмоциях я такого желания не уловил. Зато радости и тепла там было хоть отбавляй. Меня аж разморило. — Я не хочу, чтобы симпатия, если такая возникнет с твоей стороны, брала начало в моей тебе помощи. Потому что это забудется, и останется лишь настоящее отношение к человеку.

— Это… логично. Но недостижимо. — Наставительно сказала улыбающаяся Ксения. — Все поступки отражаются на взаимоотношениях людей, но некоторые, как ты и сказал, забываются, а некоторые — словно костёр, продолжают гореть, пока в них подбрасывают дрова. Может, твоё решение заступиться за никому не нужного человека будет как раз таким поступком?..

Я чуть поморщился: не понравилась мне формулировка про ненужность, но оспорить было нечем. Я не видел, чтобы у Ксении оставались друзья. Не слышал про родственников, которые или были уничтожены, или открестились ото всяких связей с фамилией Алексеевых. А говорить про то, что она нужна мне… слишком вульгарно.

— Может. — Я задумчиво посмотрел на не слишком высокий, массивный шпиль уже отреставрированного, но ещё не «запущенного в работу» здания. На самой верхушке имелся достаточно просторный балкончик, с которого наверняка открывался шикарный вид. — Ты же аэрокинет, верно?

— Да. И ты слишком хитро улыбаешься. Только не говори, что хочешь забраться на часовую башню?..

— Хорошо, не буду. Потому что ты уже всё сказала. — Я подхватил себя телекинезом, убедился в том, что предел контроля остался всё так же далеко — и аналогичным образом приподнял тихо пискнувшую девушку, которая, впрочем, страха не показывала. Только светилась позитивными эмоциями, как лампочка, да требовательно смотрела на эту самую часовую башню. Часов-то на неё как раз и не повесили, а назначение круга «под часы» я вот так сходу не определил. Ну круг и круг, ни цифр, ни выделения цветом…

— И не скажешь, что ты пробудился на днях. — Сказала Ксения, силясь перекричать пока ещё слабый шум ветра. Забавно, но левую руку от меня она не убрала, и теперь как будто бы держалась за моё предплечье. — Я тоже могу летать, но недолго и точно не с кем-то!..

— Как-то так вышло. — Всего лишь просуществовал наедине с собой пару веков, подумаешь. Удивительно вообще, что я не стал овощем и что-то от этого заточения приобрёл. — Так…

Я первым перелетел через перила, убедился в том, что тут можно стоять без опасения свалиться вниз, и приземлил рядом свою спутницу, подав ей руку так, словно она выходила из кареты. В каком-то смысле так оно и было, ибо полёт я организовывал максимально безопасным образом. Даже если бы в нас сейчас влетел вертолёт, чёрта с два он бы кому-то навредил.

Я неплохо учусь, а Синицын отлично объяснял, и не отмалчивался там, где дело касалось реально нужных в жизни вещей.

Открывшийся нам вид с высоты в двадцать метров оказался более, чем восхитительным. Он буквально перехватывал дух, ибо видели мы и далёкую громаду центрального здания академии, и парк, зелёным морем простирающийся на многие километры. Дороги и тропинки казались отсюда жилами в плоти великана, а блестящая в лучах тянущегося к горизонту солнца водная гладь заставляла щуриться, то и дело переводя взгляд на пушистые, низко летящие облака. Или шуршащие изумрудные кроны деревьев, среди которых можно было разглядеть всякую мелкую дикую живность вроде белок.

— Это моё тайное место, представляешь? — Сказала девушка, оперевшись обеими руками на деревянные перила. — Всегда любила сюда приходить, пока это крыло не закрыли, и не сосредоточили всех студентов в центральном. Всего два года назад в академии было как будто намного меньше людей. Боевое направление училось здесь, гражданские — в центральном, северном и южном крыльях. Вечером можно было дойти до библиотеки и никого не встретить, а утром, если встать рано, и на занятия прийти в одиночестве…

— Не любишь людей?

— Не люблю толпу. Раньше мне трудно было сходиться с кем-то потому, что вперёд меня все видели мою фамилию, род и влияние. Я как Ксения была мало кому интересна, а общаться как Алексеева не хотела уже сама. Итог ты видишь и сам. Пропала фамилия — пропали и все те, кто отирался вокруг…

— Не то, чтобы в этом была твоя вина…

— Ты ошибаешься. Я была слишком высокого о себе мнения. Презирала простых людей и даже мелких дворян, воротила от них нос, считала всех ищущими выгоды в моей семье… — Сильный порыв ветра растрепал белоснежные волосы Ксении, явив моему взору эстетически прекрасную картину. Окрашиваемые в разные оттенки жёлто-красного башня, деревья и небо выступили холстом, на котором божественного уровня художник белоснежными мазками, небесно-голубыми каменьями и оттенёнными контурами изобразил девушку внеземной красоты. — И в итоге у меня не осталось друзей. А ведь всего один человек мог кардинально всё изменить.

Судя по направленному на меня взгляду и эмоциям, «всего один человек» — это я.

— Теперь всё иначе. — Я не стал дёргаться, когда девушка опустила голову мне на плечо. Мгновение как будто замерло, и лишь плывущие по небу облака, да перекатывающиеся по океану деревьев волны показывали, что это совсем не так. Определённо, случись мне «застрять» здесь и сейчас, заключение было бы куда как более приятным. — Тебе так хоть удобно?

— Какая разница, если мне нравится? — Меня легонько, почти неощутимо стукнули локотком по рёбрам. — Не дёргайся. Давай просто так постоим…

И мы продолжили стоять, наблюдая за тем, как медленно солнце клонится к горизонту, а небо постепенно раскрашивается в алый. И знаете что?

Ни с чем не сравнимое и только наше ощущение…

Глава 17

Полночные разговоры. Но не те

Я стоял у дома Ксении, наблюдал за тем, как сотрудники в форме выводят из него прислугу — и молча… удивлялся той оперативности, с которой, как оказалось, работает даже не столько комитет «контроллёров», сколько громадный чиновничий аппарат, обычно разгоняющийся очень неторопливо, с ленцой. Казалось бы, всего лишь семь часов тому назад я имел разговор с