О, шкворчащие отбивные и лапша по-кантонски! О бананы и карамельный соус! Как вы далеко!

С тех пор как Мадж заболела, Бартл не пытался связаться со Стефани. Может быть, теперь ему даны будут силы отказаться от нее. Когда он исповедовался, ему прощались все его проступки, даже то, что он считал прелюбодеянием. Но в этом и была его сложность отношений с Богом, с Законом Божьим, со всепрощением. Потому что когда он выходил с исповеди и его грехи должны были быть отпущены, легче на сердце не становилось, и никаким усилием воли нельзя было это изменить. Какой смысл стараться жить по высшим законам, если это все равно невозможно? И раз все равно ничего не получается, почему именно он должен был пытаться заслужить прощение? Как быть с тысячами и тысячами грешников, которые даже и не просят о прощении?

Такие мысли искушали Бартла и вводили в грех безверия. Его преследовало искушение усомниться в самом даре благодати. И здесь свою роль играла воля. Он не мог объяснить, как это произошло. Чувство вины, угрызения совести сыграли наименьшую роль в том, что он вновь, как уже было много раз, вернулся к таинству. Он только знал, что это его долг перед Богом. Он ощущал необходимость стремиться к совершенству: к абсолютному добру, абсолютной правде, чистой любви. «Сила моя является в слабости». Эти слова для Бартла были первым шагом на пути, который вел к той Любви, которая одна была полной и истинной.

— Великий Боже, — сказал он, и слова шли из самого сердца, — мое священство было даром, который я, как и другие Твои дары, растерял и растратил. Но и теперь позволь моему несовершенству считаться несовершенством священника. Я ничего не знаю о Тебе. Все мои попытки следовать за Тобой потерпели неудачу, снова и снова, и снова. Но все же — располагай мною. Пусть мои слабости тоже участвуют в искупительных трудах Христа. Пусть моя недостойная попытка раскаяния будет раскаянием не только моим, но и всех тех, кто лучше, чем я, но сомневается в Твоем милосердии или не понимает это так, как Ты дал мне это понять. Отпуская мне мои грехи, сделай так, чтобы прощение явилось также исцелением для Мадж, утешением для Ричелдис, просветлением для Саймона; сделай так, чтобы грехи Веры были прощены, так же как и мои грехи; и если у Стефани есть грехи, пусть они тоже будут прощены вместе с моими. О Господи, любящий нас равной и невзыскующей любовью, не отвергающий никого из нас, не дай им судить об Истине Твоей и Слове Твоем по моим глупым словам и недостойным поступкам. Но прошу Тебя, услышь мою молитву, позволь простереть к Тебе руки, принести Тебе жертву. Жизнь моя — не пример. Мои слова — тлен. Даже сейчас, когда я обещаю стать лучше, я знаю, что меня ждут впереди только неудачи и грехопадения. Но я обращаюсь к Тебе, Исцелитель. Я не дерзну стремиться к Твоему совершенству. Мне остается лишь упасть на колени перед Тобой во всей моей нечистоте и сомнениях и отдать себя Тебе. О святое дитя Вифлеема. Ты, друг всех грешников, Ты ведь тоже человек, прошу Тебя, прими это от меня.

Пока Бартл молился, зажгли свет. Он увидел, что собралось уже примерно полдюжины прихожан, ожидающих исповеди. Без двух минут шесть из ризницы появился священник. Поверх его сутаны была надета укороченная черная автомобильная куртка, и он дрожал от холода. Это был старый священник, который не раз принимал у Бартла исповедь. Когда он был в отпуске в Италии, Бартл иногда замещал его.

Священник преклонил колени, затем поднялся и надел поверх куртки накидку. Один за другим прихожане подходили к решетке. Бартла всегда глубоко трогал вид людей, ожидающих исповеди. Почти наверняка они считали, что их грехи — тайна для всех остальных, а ведь достаточно было на них посмотреть, чтобы понять, в чем они пришли покаяться. Молодой человек с напомаженными волосами и в тесных джинсах — гей; пожилая женщина с сеткой на волосах — зловредная мегера, которая портит жизнь своей безответной сестре; вот этот безукоризненного вида мужчина в пальто из верблюжьей шерсти поклоняется Мамоне. Он, вероятно, проводит не совсем четкую линию между частичным и полным уклонением от уплаты налогов и частенько соблазняется услугами «массажных кабинетов». А безобидная пожилая толстушка, которая сейчас как раз находится в исповедальне, вряд ли повинна в чем-либо, кроме обжорства, и пришла на исповедь в основном потому, что ей было одиноко и хотелось с кем-то поговорить. Она исповедовалась очень долго.

Бартл, приступая к исповеди, всегда испытывал сильное смущение. Он предпочел бы отпускать чужие грехи, чем каяться в собственных. За свои ему было очень стыдно. Может быть, они не были более серьезными, чем чьи-либо еще, но это-то и было самым постыдным. И все-таки, когда он опустился на колени перед решеткой и проговорил их, все сомнения отпали. Он знал, что находится лицом к лицу с истиной, со Всевидящим и Всепрощающим Судьей. И если всего несколькими минутами раньше он собирался о чем-то умолчать (глупо позволять старым грехам вцепиться в тебя еще раз), то теперь, когда он стоял на коленях, сама идея сокрытия показалась ему нелепой, поскольку он явственно ощутил присутствие Того, Кому ведомы все секреты.

Когда он закончил, старик священник сказал ему несколько слов.

— Мы постоянно твердим, что Бог любит нас, — сказал он, — но на самом деле это то, во что труднее всего поверить. На самом деле Он продолжает любить нас, что бы мы ни делали и даже если мы перестаем думать о Нем; мы иногда пытаемся отвергнуть любовь Бога, убежать от нее, как пытаетесь вы. И, — тихий смех донесся из-за решетки, — как все мы пытаемся. Мы все — Ионы, сбегающие из Ниневии, особенно священнослужители. Мы не делаем ничего, чтобы заслужить любовь Бога, и ее вымаливаем на исповеди. Это Его любовь нас сюда приводит и выводит отсюда в мир прощенными и исцеленными, чтобы строить Его Царство. И так должно быть.

— Но…

— Да?

— Но что если мы хотим того, что противно духу Писания, закону Христа, и в то же время знаем, что наша жизнь без этого не полна?

— Без чего?

Бартл сказал ему, и прибавил:

— Для меня это было бы благом. И все же это противно законам церкви.

— Помните, что всем нам дан свой Крест, — сказал священник. — Это привилегия, данная нам, христианам. Господь знает все наши желания. Он знает, что есть благо. Он дает нам знать, что нужно и правильно для каждого из нас, и иногда это не совпадает с тем, что мы сами для себя хотим.

— Да, так я и чувствую.

— Будьте терпеливы. Может быть, это ваш крестный путь. В этом случае это акт самопожертвования, и он послужит благим целям Господа. Но сам Господь трижды упал на пути к Кресту. И Он в полном одиночестве, распятый, держит ответ за все наши неудачи и падения. Мы не должны сами искать себе возмездия. Бремя наших грехов непосильно никому, кроме Него. И если вы поступаете неправильно, Господь все равно продолжает вас любить.

— Я так надеялся, что вы мне посоветуете, как жить дальше… Что же мне делать?

— Святой отец, но ведь на самом деле вам не нужен мой совет… Вы и сами все прекрасно знаете.

От того, что исповедник назвал его «отец», у Бартла перехватило дыхание.