Море неподвижное и сверкающее. Мы заканчиваем ремонтировать последние крючковые снасти под открытым небом на главной палубе. Алюминиевый козырек был снят перед отплытием. Когда Джуд помогал очистить палубу от части ведер с помощью подъемно-поворотной снасти, его лицо было обагрено светом, который отражали воды порта.

Я возвращалась из города. Джейсон меня сопровождал. Он дал мне гармонику. Я посмотрела на нее, на него, и подумала о светиле ночей на мысе Барроу.

— Поедешь ловить рыбу со мной на «Млечном Пути»? — спросил Джейсон.

Я колебалась. Я не знала.

— Мы будем цыганами моря, — добавил он. — Ты научишься быть в отличной форме, я займусь контрабандой, и мы будем плавать от порта к порту… будем пить как настоящие пираты, а ты будешь танцевать на стойке бара, пока я буду играть на гармонике.

Мы работаем на ярком свету. Он лижет наши скулы, сжигает наши лбы, высушивает наши губы. Он мучит наши лица. Саймон напевает. Джуд с невозмутимым видом склонил голову над своей крючковой снастью. Тюлени разлеглись на скалах.

— Я хотела бы быть тюленем, греющимся на солнце, — говорю я громко.

Саймон и Джуд смеются.

Уже более восьми часов мы таскаем привязанный малый якорь на расстоянии в двести взмахов рук пловцом поперек вод там, где мы ловили. Крючковые снасти мы так и не нашли. Йан присоединяется к нам на палубе. Он холоден с момента своего пробуждения. Наконец он забыл обо мне. Забыл Лили, вместо нее есть просто один матрос, которому он кричит свои команды.

— Мы продолжаем поисковые работы еще западнее, — объявляет он.

Это еще больше удаляет нас от Кадьяка. Саймон бледнеет.

— Но ты мне говорил… А мой самолет?

Шкипер очень быстро отвечает:

— Ты действительно считаешь, что именно таким образом ловят рыбу? Отработаем наши восемь часов и затем возвращаемся, ноги на стол, пялимся в телевизор? Ты действительно думаешь, что мы зря сожгли столько дизельного топлива, что надо бросить поиски, когда снасти, возможно, находятся в нескольких милях отсюда? Снасти, за которые мы заплатим, чтобы возместить издержки, ради этого мы пахали как животные? Одна прогулка в море, а затем сжечь столько топлива, сколько нужно, лишь бы вернуться вовремя, чтобы господин попал на свой самолет? Не нужно в следующий раз мужичку пускаться в путь, надо оставаться у себя дома, в Калифорнии.

В первый раз Саймон сопротивляется Йану. Он поднимается, бледный от ярости, сжав челюсти. Беззвучным голосом, с трудом сдерживаясь, он говорит:

— Ты обещал мне, когда я купил билет. Это было мое условие, для того чтобы я сопровождал вас. Ты дал мне слово.

Йан орет и скрывается в рулевой рубке. Дэйв ничего не видел. Джуд отсутствует. Он ничего не видит, ничего не слышит, ничего не скажет. Внезапно я испытываю презрение к высокому худому парню, его роли хозяина на борту, к Джуду, молчанию и озлобленности сильных мужчин, этих всесильных мужчин, которые внушают нам почтение из-за своего жизненного опыта, скрытых знаний, которые они прячут в своих головах, грохоту их голоса в час необходимости. Молчание является причиной как равнодушия, так и покорности.

Двое салаг обмениваются слабыми улыбками. Шкипер исчез в рулевой рубке. Саймон принадлежит кораблю, пока не покинул его борт. Неужели гордость за разгрузку целой партии палтуса, за назначение на должность Джуда в ночное время и за мужественное рукопожатие Дэйва утром заставили его забыть об этом? Он пристально всматривается в горизонт, ужасное подозрение прячется в глубине его голубых глаз, которое он силится придушить, пока оно не захватило его полностью. Я не могу ему помочь. Я протягиваю ему сигарету. Мы курим в тишине, не прекращая работу. Мои глаза скользят по Джуду и отказываются его видеть. Я смотрю в небо. Когда наконец поеду я на мыс Барроу?

Малый якорь цепляет снасть на следующий день с первой попытки. Затем вторую… Атмосфера разряжается. Йан обещает Саймону купить новый билет. Мы заканчиваем чистить последнюю крючковую снасть. Ведра расставлены по обе стороны палубы. Мы их тщательно крепим. Сегодня на ужин будет палтус, которого Джуд поджарит на импровизированном барбекю. Мы идем спать. Джуд зовет нас, как только все готово. Солнце опалило его лицо сильнее, чем алкоголь из бутылки, к которой он прикладывается во время ночной вахты.

Мы возвращаемся. Зеленые горы меняют окраску на сиреневую. Волны кипрея плавно колышутся от низкого пролета орлов. Джейсон говорит, что это его любимые цветы. Нам остается немного времени, чтобы побыть на борту вместе. Мысли мужчин уже находятся в другом месте. Йан больше не говорил мне о том, чтобы отправиться ловить рыбу в Берингово море. Я смущена и не осмеливаюсь с ним об этом заговорить. Его тон остается неопределенным, затем он смягчается:

— Я возвращаюсь в Оклахому, а там посмотрим.

Мы наконец-то получили зарплату.

— Я никогда еще столько не работал за такую маленькую зарплату, — говорит Дэйв и продолжает: — Этой зимой мы выберемся из затруднительного положения с сезоном ловли крабов…

Он смеется.

Саймон сел на первый самолет, летящий в Сан-Диего. Джуд положил в карман свои чеки и вышел.

Я получила не четверть доли, а половину. Этого мне хватит на то, чтобы купить себе хорошую обувь. «Бери на распродаже. Фирма “Редвинг”. Это лучшая обувь», — говорит Джейсон, который всегда носит обувь только этой марки, когда, конечно, он не в сапогах. У меня остается несколько помятых банкнот, которые я бережно кладу под подушку вместе со своими документами, липкими конфетами и коробкой жевательного табака. Итак, все прошло очень быстро.

Сезон был закончен. Мы покидаем судно. У меня было свое место на борту корабля для следующей поездки. Мы закончили освобождать палубу от последнего алюминиевого навеса. Джуд, великий мореплаватель, управлял краном с пивом в руке, по лбу его очень красного лица струился пот. Я покончила с очисткой трюма от рыб, в то время как Джои скреб ступени рулевой рубки металлическим скребком.

Я шла по набережной в прекрасных «Редвингах» на ногах, испытывая гордость при звуке собственных шагов по асфальту. Стояла хорошая погода. Я захотела есть… Выпить обычный кофе возможно еще и с булочкой в супермаркете за углом. Вдруг меня охватил панический страх. А если они уже все уехали? Я почти умирала от любопытства. Все во мне колыхалось. Я приехала сюда одна, очень-очень издалека. «Я хочу, чтобы судно считало меня своей, приняло меня наконец», — шептала я в великом молчании своих первых ночей, растянувшись на полу деревянного дома, глядя в темное небо Аляски. Ночь, сильный ветер, и я внутри, ложась спать, тогда думала: «Хочу, чтобы корабль меня удочерил». И я нашла свой корабль. Села на судно, которое кажется чернее в самую темную ночь. Люди на борту были очень суровы и «щедры», они отобрали у меня мою койку, сбросили мою сумку и мой спальный мешок на пол, они кричали на меня. Я боялась, что они суровы и жестоки, но они были добры, столь добры ко мне, они были все для меня как боги, когда я поднимала на них глаза. Я вышла замуж за корабль. Я отдала ему свою жизнь.