— Все уехали, — запинаясь, сказала я.

— Да, — сказал он. — Плохой сезон. Время заняться чем-либо другим.

— А…

— Ты сейчас куда идешь?

— Я… Я иду покупать попкорн.

Он слегка улыбнулся, закрыл глаза, словно от страха, сделал вдох, распрямил плечи и, медленно проведя рукой по лбу, спросил:

— Могу ли я тебе оплатить ведерко, так сказать, угостить?

Я ответила «да». Мы вошли в бар, в двух шагах от винного магазина. Некоторое время мы колебались, входить туда или нет, из-за темноты, раздававшихся оттуда криков и завесы дыма. Затем он подошел к стойке, я последовала за ним. Там было две свободные табуретки. Мы очень быстро выпили пиво. Возможно, мы боялись, не зная, о чем еще говорить. Мы оставили корабль. Между нами не было больше ничего общего.

— Давай выйдем отсюда, — неожиданно сказал он.

Снаружи было светло, ветер, люди и винный магазин. Он вошел в него, направился прямо к полке с канадским виски, схватил одну бутылку, несмотря на ее десять унций — бутылка была пластиковой. Не останавливаясь, он направился в глубину магазина, открыл стеклянную дверь, схватил упаковку с двенадцатью банками свежего пива «Rainier». На все ушло не более минуты. Полная женщина за кассой повернула к нему бледную и тяжелую физиономию, а потом принялась рассматривать меня. О чем она подумала? Она меня испугала. Я покраснела. Мы вышли из магазина.

— Что это на тебя нашло поехать покупать пиво? Тем более на солнце.

— На самом деле я не люблю бары. Слишком много шума и дыма. И, кроме того, слишком дорого.

— Да, — сказала я.

— Как? У тебя всегда был такой голос, который я не мог никогда разобрать.

— Да, — сказала я немного громче.

Покинув бар, мы пошли по дороге, ведущей к парому. Всю дорогу мы молчали. Солнце нам светило в лицо. Отлив. Запах воды, свежий и немного пресный, смешивался с едкими запахами отходов консервного завода.

— Как тут воняет, — сказал он.

— Ой, а мне этот запах очень даже нравится.

Он бросил на меня удивленный и внимательный взгляд.

— Однажды я хотела бы сесть на паром, — добавила я.

— Возможно, менее чем через неделю я также сяду на судно. У меня есть друзья в Анкоридже. И привет вам, Гавайские острова.

— Гавайские острова?

— У меня там брат. Он живет на большом острове со своей женой-дурой. Я хотел бы порыбачить в Южной части Тихого океана.

— А я… я хочу к определенному времени добраться до мыса Барроу.

— Я уже слышал это на корабле… Что ты собираешься там делать? И как ты хочешь поехать туда?

— Туда я поеду автостопом.

— Ты даже не знаешь, во что ввязываешься.

— Я не боюсь ничего.

— Ты не вернешься оттуда целой и невредимой. Я знаю всех тех людей, которых ты можешь встретить на дороге, ты будешь совсем одной на пустынной взлетной полосе. Я жил годами в Номе, это тот еще городишко. Спирт и наркотики. Законом там и не пахнет. Ты будешь лицом к лицу с ледяным океаном, потом будут сплошные деревья, которые растянулись там на сотни миль, затем пустынные горы, вот и все. Ты полагаешь, что ты сможешь стойко перенести все невзгоды и тяготы подобной жизни, будучи в гордом одиночестве?

— Возможно, мне надо будет купить оружие.

— Умеешь ли ты им пользоваться?

— Нет.

— Там, откуда я родом, можно даже распрощаться с жизнью.

— Я все же хочу поехать туда, — говорю я уже более низким голосом.

И снова его желтые глаза смотрят на меня.

— Ты все-таки беглянка? — шепчет он.

— Я так не думаю.

Мы шли с ним вдоль воды. Она блестела на солнце. Маленький порт, деревянный понтон между рыболовными судами в ожидании моряков. Я колебалась, надо ли мне продолжать за ним следовать. Он казался таким тяжелым, усталым и, возможно, даже горестным. А море, настоящее море было так далеко, далеко от нас, вольное море и моряк противостояли друг другу. Вместо морского простора были улицы, полные людей, шумные бары и этот человек, который тяжело шагал, а на дне его сумки было пиво. Я продолжила идти рядом.

Скоро не стало ни домов, ни кораблей, ничего, один лишь просторный пустырь, переполненный ржавыми сетками, битыми ящиками, кривыми листами железа, щитами алюминия, сваленными в кучу на зеленую траву, и сиреневый кипрей, мешанина разорванных и покрытых плесенью тройных рыболовных сетей.

Он остановился. Он высморкался и сплюнул далеко. Провел вялой рукой, очень неспешно, по влажному лбу, вытер пот. Он робко улыбнулся:

— Мы могли бы сесть там… У воды — это вполне удобно.

— Да, — сказала я.

Мы сели на ящики напротив друг друга. Перед нами был фарватер, по которому проходил корабль, уходя все дальше и дальше. Я подумала, что они могли нас увидеть, наши два темно-пунцовых лица, которые торчат из травы, и, возможно, могли удивиться этим двум маякам, затерявшимся в груде металлолома, в двух шагах от каркаса большого моста, который соединяет дорогу с бухтой Собак.

Почти под самым мостом я заговорила подавленным голосом. Он не ответил. Не было такого, на что надо было ему отвечать. Он открыл пиво, протянул мне одну банку. Он зажег сигарету, его сотряс приступ кашля, затем он сплюнул далеко, очень мощным выдохом мужчины, которого я хорошо знала, мужчины, который выкрикивал, стоя на палубе в море.

Нами было выпито все пиво. Мы выпили его быстро, потому что не знали, о чем говорить. Мы очень страдали от жары. Пиво закончилось, и нечем было занять наши руки, наши рты. Он неловко подвинул ко мне свою руку. Он обнял мои плечи, заставив меня упасть в его объятия.

Солнце светило ему прямо в лицо. Он растянулся на траве. Я разглядела все: блеск его желтых глаз, красные сосуды на радужной оболочке, тяжелые веки, очень тонкие сосуды под его сожженной кожей. Я закрыла глаза. Я очень крепко поцеловала его в рот, такой теплый и живой. Он был таким горячим. Я была маленькой и мягкой, и я шевелилась на нем. Он вскочил, потом придвинулся ко мне. Он раздавил меня всем своим весом и вздыхал. Он улыбался.

— Мой Бог… Мой Бог, — повторял он.

Мы идем по белой дороге, щеки полыхают под лазурным небом. Он выпрямился, после повернулся в мою сторону и сказал:

— Мы не можем оставаться здесь. Если кто-то нас увидел. Давай пойдем в мотель, ты хочешь?

Вновь сели. Я вытерла слюну со своих губ. Он посчитал деньги, обнаруженные им в карманах.

— У меня недостаточно денег.

Он обернулся ко мне и сказал, было видно, что ему стыдно:

— Если бы ты могла мне одолжить деньги, то я тебе вернул бы их этим вечером.