Паэн положил в опустевшую миску деревянную ложку и поставил ее на стол. Да, ему было приятно сознавать, что они вовремя покинули Бретань, и еще приятнее видеть рядом прелестную женщину, которая в эту минуту торговалась вместо него со старой черноглазой аббатисой, чтобы потом проделать вместе с ним весь путь к Уитби. Конечно, он предпочел бы любую адскую пытку отказу от близости с ней, однако все равно не мог отпустить ее от себя, как бы ни было велико искушение совершить подобную глупость.

Паэн допил остаток эля и направился к конюшне, чтобы избавить старую аббатису от неясного упрямства Джоанны.

Когда Паэн снова вышел во двор обители, Джоанна уже сидела верхом на великолепной кобыле с приличной сбруей и дамским седлом — довольно изящной конструкцией с двумя стременами и прочной подставкой, на которую можно было поставить ногу. С передней и задней луки седла свисала серебристо-зеленая бахрома, искрившаяся в лучах солнца, пока грациозная кобылка гарцевала по двору аббатства.

Джоанна осадила миниатюрное животное рядом с Паэном и протянула к нему руки, чтобы он снял ее с седла.

— Во сколько она вам обошлась? — осведомился Паэн. Джоанна улыбнулась.

— Поставьте меня на землю и поскорее седлайте вашу лошадь. Нам пора в путь.

— Сколько? — не отступал Паэн.

— Я отдам вам золото, как только мы доберемся до Уитби, — уклонилась она от ответа.

Аббатиса уже направлялась через весь двор в их сторону.

— Мне нужно будет хоть что-нибудь ей дать, — буркнул Паэн. — Скажите мне, сколько я ей должен.

— Двадцать денье.

Он опустил ее на землю.

— Двадцать?! — изумился он.

— Она славная кобылка, к тому же такая красивая. Я оставлю ее у себя и буду ездить на ней дважды в год по дороге между фермой и Уитби, чтобы она не застоялась без дела…

— Положим, она и впрямь хороша, но все же не стоит двадцати денье.

— А седло?

— Седло будет привлекать воров, как мед мух, — отозвался Паэн. — Разве вы не могли купить одну лошадь, без седла? Я найду вам другое, ничуть не хуже…

— На нем нет драгоценных камней, — возразила Джоанна. — Просто оно по краям покрыто росписью и позолотой.

— Лучше объясните это грабителям, когда те набросятся на вас, выскочив из чащи леса, и тогда, быть может, они оставят вас в покое и будут ждать другого, менее тщеславного путешественника.

Аббатиса уже стояла рядом с улыбкой предвкушения на губах. Зажмурив глаза, Паэн протянул ей мешочек с деньгами.

— Вы можете взять себе все золото и кошелек в придачу, — пробурчал он, — если дадите моей супруге кусок ткани попроще, чтобы она могла прикрыть всю эту.., роскошь.

Он не успел еще договорить, как аббатиса уже опустила мешочек в ящик для пожертвований и скрылась в аббатстве. Вскоре из-за дверей показалась молоденькая послушница с отрезом коричневой ткани.

— Это хорошая материя, — пояснила она, — сотканная специально для наших облачений.

— А теперь она будет украшать седло, предназначенное для дамы совсем иного сорта, — пробормотал себе под нос Паэн. Он обернулся к Джоанне, которая почесывала загривок кобылы, и прошептал ей на ухо:

— Мне казалось, что такая здравомыслящая женщина, как вы, к тому же дочь торговца шерстью, не позволит этой вредной старухе всучить вам седло куртизанки.

— Оно досталось мне вместе с кобылой по разумной цене, — ответила Джоанна, — и подходит ей как нельзя лучше.

— Так вот как вы распоряжались дома вашим серебром? Мне с трудом верится, что у вас осталось хотя бы су на ваше приданое.

— Нет, — ответила Джоанна. — Такое случилось впервые. Что-то в ее голосе заставило Паэна всмотреться внимательнее в ее улыбающееся лицо.

— То есть?

— Я никогда раньше не тратила деньги на собственные удовольствия. — Джоанна погладила серебристую гриву кобылы.

— Но ведь вы же носили платья из узорчатой шерсти и шелка…

— Только потому, что этого требовало мое положение. Если бы я оделась во что-нибудь попроще, мой дядя стал бы возражать, а муж счел бы себя оскорбленным. Эта лошадь, — продолжала Джоанна, — настоящая красавица, к тому же на вид смирная, и я купила ее потому, что она пришлась мне по душе. — Она неожиданно смутилась и посмотрела на него. — Я собиралась расплатиться с вами в Уитби. Если не ошибаюсь, вы говорили, что у вас где-то поблизости есть тайник.

Паэн с улыбкой кивнул. Если Джоанне и впрямь так хочется приобрести это вычурное седло для своей кобылки, он позаботится о том, чтобы оно попало в Уитби, не доставшись наглым разбойникам.

— Как удачно, не правда ли, что мне пришло в голову зарыть деньги в землю именно здесь, недалеко от северной дороги? И нам не придется ехать до самого Джипсуика мимо придорожных таверн, кишащих конокрадами, чтобы забрать их у какого-нибудь подвыпившего ремесленника, который может вспомнить, а может и не вспомнить о том, что я отдал ему свои деньги на хранение.

Джоанна улыбнулась:

— Да, это большая удача. Готова держать пари, что, если бы посаженное в землю золото давало всходы, ваши тайники превратились бы к этому времени в пышные сады, с которых любой из окрестных жителей мог бы собрать себе целое состояние.

Даже в их келье в крепости тамплиеров она не улыбалась так весело и непринужденно. Он положил руку на загривок лошади.

— Вы не шутите, Джоанна? Неужели до этой кобылы вам ни разу не довелось купить себе что-нибудь просто ради собственного удовольствия?

Она отрицательно покачала головой.

— Но ведь вы же богаты! Вы принесли в приданое Ольтеру Мальби полные сундуки золота…

— И никогда за всю жизнь не видела более бездарной траты денег. Даже если бы мой дядя выбросил их в море, я и то чувствовала бы себя куда более счастливой. Так что теперь, когда у меня больше нет сундуков с золотом, дожидающихся, пока в Уитби нагрянет очередной алчный до чужих богатств вельможа, я могу позволить себе купить любую вещь, которая мне приглянулась. Если я снова выйду замуж, у меня уже не будет приданого.

Паэн робко коснулся рукой ее плеча. Никогда больше ему не суждено делить ложе с Джоанной Мерко. Она была не для него, и он не мог подвергать ее риску забеременеть, зная, что у него не было никакой надежды дать ребенку свое имя. В один прекрасный день Джоанна выйдет замуж за какого-нибудь достойного человека, который разделит с ней ее взгляды на жизнь и будет счастлив стать ее мужем — все равно, с приданым или без. В это мгновение Паэн отдал бы все на свете, лишь бы этим человеком стал он сам.

* * *

В тот же день они покинули аббатство, несмотря на то что Паэн уговаривал Джоанну задержаться здесь еще на несколько дней. Она, судя по всему, пребывала в прекрасном расположении духа, а два теплых плаща, в которые она закуталась, спасали ее от пронизывающего ветра, со свистом проносившегося вдоль северной дороги. Ее огромная кольчуга, высушенная, смазанная маслом и привязанная к задней луке седла, была здесь же наготове на тот случай, если холод еще усилится.