Джоанна кивнула.

— Местность начинает казаться мне знакомой, хотя я никогда не заезжала настолько далеко к югу от Гандейла, чтобы наткнуться на развалины башни.

— И слава Богу, что вы этого не делали. Вряд ли такой прелестной девушке удалось бы пробраться невредимой мимо разбойников, которыми кишат здешние окрестности.

Они пришпорили лошадей и свернули на ту из тропинок, которая, как им показалось, уходила дальше других к северу.

— Кстати, о разбойниках, — продолжал Паэн. — Когда мы окажемся в виду Уитби, я вас покину и вы въедете в город одна.

"Кстати, о разбойниках…” Неужели он и впрямь смотрел на себя как на разбойника, лишь изредка играющего роль телохранителя? Джоанна вздохнула:

— Вам совершенно незачем…

— Раз там есть порт, то должны быть и харчевни. Я найду себе какое-нибудь пристанище поприличнее и заночую в нем. Если я вам понадоблюсь… — Голос его вдруг сделался сиплым, и он начал снова:

— Если вам понадобится моя помощь, я пробуду там всю ночь и весь день. Я отправлюсь в обратный путь не раньше вечера следующего дня.

— Вы не должны остаться без награды, Паэн. Поедемте со мной в дом моего дяди, и вы получите его признательность вместе с его золотом.

— Вы можете прислать его на постоялый двор. Будет меньше разговоров, если я уеду раньше, чем вы и ваш дядя объявите о вашем возвращении.

— Мой дядя — добрый, порядочный человек. Он наверняка захочет лично отблагодарить вас…

— Ваш дядя, порядочный или нет, сразу поймет, что между нами что-то есть.

— Между нами ничего нет — по крайней мере с тех пор, как…

— Неужели вы и впрямь полагаете, будто это можно остановить, как можно прервать песню или снять со стены гобелен?

— По-видимому, да, Паэн, поскольку вы упорно избегаете меня, притом уже не первый день.

Он осадил свою лошадь и ухватился за поводья кобылы Джоанны.

— И вы сами верите в свои слова? Вы думаете, будто я этого хочу? Мое влечение к вам не угасло и не угаснет, несмотря на то что мне уже никогда больше не придется к вам прикоснуться. — Паэн поднял глаза к небу, словно ждал оттуда помощи, и когда он снова обернулся к ней, его темные глаза потускнели от печали. — Ваш дядя сразу поймет, как сильно я вас хочу — хочу созерцать ваше чудесное тело, слышать звук вашего голоса, вдыхать аромат ваших волос…

Джоанна замерла в седле, опасаясь, что малейшее ее движение может положить конец речам Паэна, а вместе с ними и той нестерпимой боли, которую они ей причиняли. То, что он так и не решился ей сказать, лежа рядом с ней во мраке ночи, Паэн говорил сейчас, в слабом свете разгоравшегося утра, когда лишь отдаленное пение птиц нарушало безмолвие в промежутках между его словами.

— Мне нельзя к вам прикасаться, — продолжал он, — потому что иначе жажда обладать вами может пересилить доводы рассудка. Я люблю вас, Джоанна Мерко. Каждую ночь до конца моих дней я буду вспоминать о том, что было между нами, и одного этого воспоминания будет для меня достаточно, потому что ничего подобного в моей жизни больше не повторится.

Пение птиц внезапно прервалось, затем возобновилось уже на иной ноте, словно там, вдали, кто-то горько заплакал.

— Не исключено, что я бесплодна, — прошептала чуть слышно Джоанна.

— Вряд ли. Когда вы вернетесь домой и выйдете замуж за достойного человека, который обеспечит вам спокойную и безбедную жизнь, у вас появится ребенок. И тогда, оглядываясь назад и вспоминая ночи, которые мы провели вместе, вы не раз возблагодарите судьбу за то, что не произвели на свет темноволосого мальчугана с повадками воина.

— Мое будущее принадлежит мне одной, — отрезала она. — И не воображайте, будто вы лучше меня знаете, что мне нужно в жизни и где именно я смогу найти то, что ищу!

Несмотря на то что свет солнца падал теперь прямо на лицо Паэна, его черты ничем не выдавали печали, которой были полны его слова. Однако стоило ему услышать от Джоанны, что та отказывает ему в праве заботиться о ее будущем, как глаза Паэна вспыхнули с такой силой, какой она никогда не замечала в них прежде, даже в те последние безнадежные часы в Алете.

— Вы должны жить в мире, — сказал он. — Не забывайте, Джоанна, что я спас вам жизнь, когда вы могли ее потерять, и потому ради меня вы обязаны вернуться домой и жить там долго и счастливо.

— Я обязана вам больше, чем могу выразить словами, — возразила она, — однако я сама в состоянии решить, какой путь мне выбрать.

— В таком случае, — вздохнул он, — вы должны понимать и то, что не в вашей власти заставить меня остаться. Она собрала всю свою волю, чтобы не отвести глаза в сторону.

— Я не просила вас…

— А вам и не нужно просить меня. Я прочел это в ваших глазах и буду помнить увиденное до конца моих дней.

И ей тоже не забыть до конца своих дней того, что Паэн из Рошмарена однажды завладел ее сердцем, а затем оттолкнул ее, предоставив ей жить своей жизнью и вспоминать с тоской в душе прикосновение его покрытых шрамами, загрубевших на войне ладоней.

Паэн между тем прищурил глаза, глядя поверх ее плеча в сторону бесформенного контура башни далеко на горизонте. Ее кобыла испуганно шарахнулась в сторону, когда Паэн неожиданно выпустил ее уздечку и развернул свою лошадь лицом к югу, приподнявшись в стременах.

— Проклятие! — пробормотал он.

От серой массы башни отделились две темные фигуры. Только по их движению можно было догадаться, что то были всадники, направляющиеся к северу, однако на таком большом расстоянии от башни, да еще при низко стоявшем на небе солнце, Джоанне больше ничего не удалось рассмотреть.

Она ухватилась за поводья и развернула лошадь к северу, одновременно подвернув подол платья выше колен и перекинув одну ногу через загривок животного, чтобы ехать дальше верхом. Кобыла то гарцевала, то осторожно ступала бочком, находясь в крайнем замешательстве.

— Что вы делаете?

Несмотря на то что голос Паэна по-прежнему оставался спокойным, в нем уже не было ни следа недавней нежности. Человек, который еще несколько минут назад обещал ей помнить выражение ее глаз до конца своих дней, теперь отбросил всякую учтивость и снова обращался к ней тем же грубоватым тоном, каким опытный воин может говорить с новобранцем перед началом решающего сражения.

— Верхом я могу ехать быстрее, — ответила Джоанна.

— Не надо. Мы продолжим путь как ни в чем не бывало, так, словно мы их не заметили.

Он подъехал к ней поближе, чтобы поддержать ее за плечо. Джоанна приподнялась в седле и снова поставила оба ботинка на боковую планку седла. Затем он попросил ее отпустить поводья и успокаивающе положил руку на загривок белой кобылы.

— Поезжайте рядом со мной чуть быстрее, чем раньше, и не оборачивайтесь назад.