‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Следом за Охотниками к нам пожаловали древние ведьмовские ковены. В одном из которых состоял Дориан Донгирэй. Подобно мне, Мэри не теряла времени даром и тоже использовала постель, как простейшее средство обзавестись союзником. По тем временам Дориан был молод и представлял собой довольно лёгкую добычу, для такой, как она. Приплясывая под её дудку, он способствовал гибели собственного шабаша. Позже Дориан убеждал, что старался ради общей цели и делал то, что должен был. Но… откровенно говоря, я до сих пор так и не смогла ему поверить. Он хотел Мэри и пытался всеми правдами и неправдами её заполучить. Она ему подыгрывала до определённой степени. Склонна думать, что, в конечном счёте, Дориан Мэри мало интересовал. Она в ту пору на земле-то стояла одной ногой, с головой уйдя в оккультизм, ритуалы и иные миры.

– Что давала её подобного рода одержимость? – недоумевала Кора. – Что увлекательного в том, чтобы впустить в этот мир зло и предать ему всё, что знаешь, что дорого…

– Допустим, дорогого у нас в ту пору было немного. Официально Мэри утверждала, что с помощью Хозяина жаждет устроить новый миропорядок. Но, думаю, ею двигала жажда открытий, словно у сумасшедшего учёного. Она шла ради того, чтобы совершать новые шаги, рискуя заходить туда, как до неё немногие добирались.

Сибил достала очередную сигарету и жадно, глубоко затянулась несколько раз, словно сделав несколько жадных глотков до того, как продолжить:

– Дориана прислал один из старейших Кавенов. Он принадлежал к одному из древних и могущественных колдовских шабашей, восходящих ко временам, когда в древних святилищах курили фимиам самой древней Гекате. Его основной задачей была разведка. Древние предпочитали поддерживать заведённый порядок и установившееся равновесия, не спеша наводить мосты отсюда прямиком в Ад. Древность часто предпочитает избегать радикальных решений и резких телодвижений, зная, какая, воистину, хрупкая вещь – равновесие. Как сложно его обрести, как легко потерять. Дориан в те времена был молод, но, безусловно, талантлив. А главное – очарователен. Он всегда умел нравиться людям, подбирая к ним нужный ключик. На это и была сделана ставка – обольщение, оружие древнее, как мир, но из века в век недооцениваемого глупцами.

Древние не склонны были верить в то, что у Мэри, у жалкой выскочки-самозванки может получиться нечто серьёзное. Дориан получил прямой приказ: сначала шпионаж – потом уничтожение виновницы беспорядков. Но… обольщающий был обольщён сам. Я уже упоминала о незаурядном уме, необузданном пылком нраве, горячей предприимчивости, абсолютном бесстрашии и полной беспринципности Мэри? Этого оказалось вполне достаточно, чтобы наш агент пал к ногам предполагаемой жертвы и начал действовать с нею заодно.

– Дориан любил Мэри? – Кора почувствовала укол ревности.

– Говорят, что такие, как мы с ним – тёмные, – не способны испытывать светлых чувств. Некоторые ингредиенты не смешиваются, не сочетаются между собой из-за разных составов, разделяясь между собой… любовь – свет. Свет рассеивает тьму, уничтожает её, сжигает. Любовь мучительна, как пытка. Те, кто принадлежат Тьме, будут избегать любви любым возможным способом, но нет материала, который бы не горел при благоприятных обстоятельствах. Любил ли Дориан Мэри? Был ли одержим её? Рискну предположить последнее. Я понимаю его – очень хорошо понимаю. Потому что тоже была тогда влюблена – страстно, до безумия.

– В Дориана?..

– Конечно, нет, глупышка. В моего Охотника-инквизитора. Я говорила себе, что делаю это для общего блага, потом оправдывала себя тем, что спасаю ему жизнь тем, что лгу, околдовываю, опутываю чарами и искушением. На войне и в любви все средства хороши: я действовала наверняка. Я хотела владеть тем, что казалось мне необходимым, как воздух – владеть с гарантией, без неприятных сюрпризов. Я боялась, что мои тёмные собратья могут навредить моей любимой игрушке и не нашла ничего лучшего, чем связать нас тёмным заклинанием.

– Вы использовали приворот?

– Не совсем. Но суть едина – заклинание подавляла его волю, лишало возможности сопротивляться, привязывала ко мне. Справедливости ради должна заметить, что я не слишком-то хорошо понимала, что творю. Я действовала тогда, как повар, слепо следующий чужому рецепту, но не вникающему в суть процесса. Нацеленная на результат, я его получила. По сути же я погрузила разум моего возлюбленного в сон, подчинив его моей воле. Какое-то время мы оба были полностью удовлетворены и счастливы. Я – так совершенно точно, но и он выглядел счастливым. И я предпочла поддаться самообману, уверяя себя, что действую правильно. Что дело не в заклятиях, что он и так любит меня, заклятия лишь устраняют нежелательное сопротивление со стороны совести. Я сотворила из живого человека послушную марионетку, как если бы надела перчаточную куклу на руку и занялась самоудовлетворением, – презрительно скривила губы Сибил.

Как ни странно, но слушая рассказ женщины, которую Кора привыкла бояться и ненавидеть, она испытывала сопереживание. Удивительные мы создания – люди. Способны сопереживать тем, кто сам этого чувства не ведает, кто другим сочувствовать не способен.

– Я почивала на лаврах, упиваясь тем, что мне казалось взаимной любовью, тем, что я принимала за счастье. Но мой избранник не был простым смертным, он знал о моём мире, знал о его возможностях, о ведьмовских способностях и той опасности, что представляли собой мы, колдуны и ведьмы, последователи Бафомета. Стоит ли удивляться, что в тайне от меня он искал способ освободиться от моей власти? Искал и – нашёл, – вздохнула Сибил. – А когда он добился поставленной цели и сбросил с себя наведённые чары, я познала то, о чём меня ранее предупреждали, но во что верить я отказывалась – всю беспощадную ярость охотников. Он не уничтожил меня только потому, что я носила под сердцем его ребёнка. И то, что он этого не сделал было лучшим доказательством того, что чувства мои на самом деле были взаимны, но неразрешимые противоречия между нами, принадлежность к разным сторонам мироздания, исключали общее счастливое будущее. Опасаясь, что долг в нём окажется сильнее любви, прибывая в ярости от того, что меня отвергли я, как и полагается тому, кто занимает тёмную сторону, нанесла свой удар и он был беспощаден.

– Ты убила его? – в ужасе отшатнулась Кора.

– Мне пришлось. У меня, по большому счёту, не было выбора. Вернее, выбор стоял между его жизнь и жизнью моей и моего ребёнка, который вот-вот должен был появиться на свет. Охотник недвузначно дал понять, что как только я разрешусь от бремени, он сочтёт, что мы больше ничем не связаны и сделает то, к чему его призывает долг. Сильно сомневаюсь, что он отяготил бы себя воспитанием ведьмовского отродья, пусть даже это и был его собственный сын! С моей стороны это была самооборона. Вопрос стоя ребром: либо он – либо я. Я выбрала себя. И нашего ребёнка. Жалею ли я о своём выборе? Нет. Но в том сражении я оставила изрядный клок своей души, очерствев сердцем ещё больше. Словно вместе с жизнью моего охотника из моей груди ушло то, что способно доверять и чувствовать. Однако, большая часть ко мне вскоре вернулась. Сразу же после того, как родился мой сын. У меня ещё была долгая дорога, долгий путь осознания разницы между жаждой обладания и истинной любовью.