У меня такой уверенности нет.

– Все нормально, – говорит Серена. – Поедем за фургоном.

Она бросает в рот еще один грушевый леденец и опять протягивает пакетик мне.

Я беру одну конфетку и отправляю в рот. Вкус возвращает меня в лес у Маршпула, где я гуляла с группой девочек, когда только перешла в старшие классы школы и почти вписалась в коллектив. Девочки всегда имели при себе грушевые леденцы. Обычно они болтали о том, какой классный тот или иной парень, а я с ними соглашалась, хоть и не понимала, почему он такой классный. Если бы я сказала им, какие мальчики мне нравятся, то они бы от души надо мной посмеялись. Коди появился позднее, очевидно, он был симпатичным, хотя мне хотелось бы, чтобы не был. Я не могла отличить его от других мальчиков, именно поэтому я в конце концов и рассказала ему про свою лицевую слепоту.

Я смотрю на холмы, окутанные туманом.

– Что происходит в игре? – спрашиваю я.

Серена бросает на меня быстрый взгляд.

– Ты в нее когда-нибудь играла?

– Нет. Не хотелось мне.

– И правильно. Ну, главный герой – парень-подросток.

– Типа Джозефа.

– Да. И по сути он пытается сбежать с острова. С младенцем.

– Моим маленьким братом?

– Не знаю. По-моему, все младенцы похожи друг на друга.

– От чего или кого он сбегает?

– Там есть мужчина и женщина-ведьма с огромным волком. Может, это и собака. Черная собака.

– Что еще?

– Конечно, центральное место занимает Красный дом.

– Такой же, как наш Красный дом?

– Я его никогда не видела, но предполагаю, что нет, потому что у дома в игре есть корни, которые растут из него и уходят в землю, а окна напоминают глаза. Вообще в нем есть что-то такое, от чего мурашки бегут по коже.

Я чувствую холодок в груди. Вчера, когда я ездила в этот дом и нашла ламинированные листки бабушки Пегги, мне тоже так показалось на какое-то мгновение. Я видела Красный дом с корнями, уходящими в болото. Я говорю себе, что, вероятно, видела картинку из игры Джозефа и просто забыла про это.

– Иногда ты видишь происходящее глазами других героев, – продолжает Серена. – Например, когда смотришь глазами ведьмы, кажется, что она тянет за собой черную собаку-волка, и все выглядит мрачным.

Я показываю Серене, что нужно завернуть на узкую дорогу, которая спускается вниз в долину, к старой каменной церкви на краю Маршпула.

Мы опоздали на несколько минут. Обычно я предпочитаю приходить пораньше. Тогда люди находят меня вместо того, чтобы мне приходилось проталкиваться сквозь толпу, пытаясь определить, кто есть кто. Но сегодня у меня так не получится. Соберется слишком много людей, тех, кого я не видела много лет. Они поменяли прически, выбрали сегодня одежду, которую обычно не носят. Эти люди ужасно оскорбятся, когда я их не узнаю. Могут быть и представители прессы. Вампиры и садисты, нацеленные меня сфотографировать. По крайней мере, если прощание уже началось, у меня есть немного времени, чтобы попытаться разобраться, кто есть кто.

Журналистов не видно – если судить по очевидным признакам. Грегори с Деллой не давали нигде объявлений и сообщили только близким друзьям и родственникам, но любой идиот с фотокамерой может разместить мою фотографию в Интернете.

Я приоткрываю дверцу машины, и мне в нос ударяет запах болота. Я осматриваюсь, нет ли тут кого-то, кто мог бы попытаться меня сфотографировать, но автостоянка пуста. Мне не нравится возвращение в Маршпул, к лесу.

Серена уже вышла из машины, стоит у водительской дверцы и смотрит на меня, склонив голову набок.

– Ты в порядке? – спрашивает она. – Мне пойти с тобой? Если хочешь, я могу пока прогуляться.

– Нет, пойдем вместе.

Я широко раскрываю дверцу, борясь с ветром, и выхожу из машины. Мы идем пешком к церкви, и горгулья с козлиной мордой смотрит на нас сверху вниз. Если бы у людей были такие отличительные черты лица! Рядом с дверью стоит мужчина, встречает приехавших на похороны. Я улыбаюсь ему так, как улыбаются знакомому, и он говорит:

– Ева, как хорошо, что ты все-таки смогла приехать.

Я предполагаю, что это Грегори, хотя в его голосе нет ничего особенного, да и выглядит он не так, как обычно. Его костюм блестит, а волосы зачесаны назад. От него пахнет лосьоном после бритья, который больше подошел бы подростку.

– Это моя подруга Серена, – представляю я, и он резко ей кивает. Я даю себе обещание находиться рядом с Сереной как можно меньше, чтобы она сама представлялась людям.

Служба еще не началась, но люди уже заняли свои места и тихо переговариваются.

Я веду Серену на последний ряд, сажусь и делаю глубокий вдох. Нужно просто всем улыбаться. Надеюсь, что это нормально на похоронах.

Начинается служба. Встает какой-то мужчина и читает короткое стихотворение. Я почти уверена, что это опять Грегори. Затем викарий рассказывает нам о Пегги, и становится очевидно, что он очень давно ее не видел и в любом случае плохо знал. Ясно, что его проинструктировали: не упоминать Джозефа, и стоит ему только приблизиться к этой теме, как он резко перескакивает на другую. Вероятно, это нелегко, потому что Пегги посвятила последние двадцать лет своей жизни уходу за Джозефом.

Викарий отходит в сторону, и его место занимает пожилая женщина. Ее светлые волосы с сединой собраны в пучок, она выглядит шокированной, словно только что попала в автомобильную аварию, но выбралась из машины без каких-либо повреждений. Конечно, я ее не узнаю, но думаю, что это, вероятно, и есть Лиз, которая звонила мне вчера вечером. Она читает что-то про любовь, потом делает паузу. Кажется, что она сейчас спустится вниз, но она этого не делает. Грегори протягивает руку, чтобы ей помочь, и это, похоже, заставляет ее принять решение. Что-то в этом крошечном взаимодействии между женщиной и Грегори привлекает внимание собравшихся.

Я чувствую, как Серена рядом со мной распрямляет спину и очень внимательно смотрит на женщину, которая делает шаг назад и говорит:

– Пегги на протяжении жизни неоднократно приходилось делать трудный выбор, и она всегда делала то, что считала правильным, даже ценой больших личных потерь. – Я чувствую, как в том месте, где сидит Грегори, нарастает напряжение. Это как если бы несколько человек одновременно резко вдохнули воздух. – Она на самом деле была хорошей женщиной, и я ее очень любила.

Кто-то из собравшихся тихо фыркает. Выступала Лиз? Я помню, какой счастливой выглядела Пегги после встреч с ней.

Я понимаю, что служба заканчивается, и я едва ли