Я кидаю мяч из паутины, надеясь только на то, что он попадет в ядовитую жидкость. Я вижу только этот контейнер. Чувствую, как гравитация тянет меня вниз. Все в тумане, и, когда я открываю глаза и понимаю, что мы с Питером оба падаем на землю, вдруг включаются рефлексы.

Я протягиваю руку и хватаю Питера за пояс, стреляю паутиной и уношу нас на ближайшее здание.

Падаю на колени и качусь по крыше.

– Майлз! – раздается в нечеткой дымке голос Питера. – Майлз, у тебя получилось, смотри!

Я с трудом открываю один глаз и стараюсь рассмотреть хоть что-нибудь.

Но вижу лишь туман, темноту и тусклый оранжевый свет со всех сторон, а на крыше через дорогу светится жуткое зеленое растение, раскинувшее ветви по улицам. А потом я понимаю, что это не растение, это… облако?

– Смотри! – снова кричит мне Питер, тыча пальцем вниз. На этот раз я смотрю туда, куда он показывает, и вижу, как едва различимые пернатые чудовища поднимают вверх клювы, а зеленый туман оседает на них.

Они поднимают крылья.

Перья осыпаются.

Кожа обретает человеческие оттенки, расцвечивая толпу в те цвета, какие бывают у жителей Нью-Йорка, клювы превращаются в лица. Я чувствую, как мне на лицо падают капли дождя, и понимаю, что костюм кое-где порван. В разрывах видна моя кожа.

– Ох, нет…

– Не бойся, подлатаем, – обещает Питер. У него самого порвана маска, как раз под подбородком. – У нас обоих был не самый простой день.

«Я не сдался, папа», – думаю я и снова вспоминаю, как он поднимался на сцену. Как он был уверен в том, какое место занимает в мире и что ему делать. И какой бы сложной ни была работа, как бы ни было больно…

Иногда буквально.

Этим… Этим я и должен заниматься?

Я глубоко вздыхаю. Глаза наполняются слезами. Я бросаюсь к Питеру и прижимаюсь к нему. Он обнимает меня и опускает подбородок на мою макушку.

– Спасибо, – говорю я. Дождь все сильнее, и мы почти промокли насквозь.

Я чувствую, как он кивает.

Люди на улице пытаются найти одежду и кутаются в одеяла, во все, чем можно прикрыться. Дети в панике ищут своих родителей. Какой-то парень идет по улице и жмет на кнопки пульта от сигнализации, пытаясь найти свою машину. Мужчина собирает газеты и запихивает их на полки с прессой. Девочка радостно визжит, когда из-за крыльца выпрыгивает собака и бросается к своей маленькой хозяйке. Какой-то человек, подпоясанный пледом, складывает ладони рупором и кричит:

– Дэвид! Дэвид, где ты? Я тут, живой!

Из соседнего дома едва ли не выкатывается второй мужчина и радостно падает в руки первого. Я улыбаюсь, узнав в них парочку, которую превратили в зомби в самом начале всего этого ужаса.

Молодой мужчина падает на колени и поднимает на руки маленького ребенка, качает его и гладит по голове.

Я смотрю на Питера.

– Всем им сейчас нужна наша помощь.

– Потому мы до сих пор здесь.

– Интересно, Джеймсон по-прежнему думает, что мы должны быть строго регулируемой муниципальной службой? – спрашиваю я.

Питер громко смеется.

– Уверен, он бы предпочел никак не регулируемую помощь, лишь бы его спасли.

Я смеюсь, а Питер помогает мне подняться. Я замечаю что-то вдалеке: три крошечных, едва различимых силуэта стоят неподвижно на крыше дома в квартале от нас. Сначала я подумал, что это статуи.

Может быть, двуногие орлы. Потом фигура посередине начинает шевелиться, раскидывает крылья в стороны и прыгает вниз, а за ней следуют две другие. Они исчезают в сером облачном небе, а я думаю, сможет ли Скворец снова поверить Стервятнику. Интересно, правда ли она отправится домой и где он находится. И еще мне интересно, наступит ли день, когда она посвятит свою силу и ум (а я видел, на что она способна) благому делу.

– Идем, – говорит Питер, хлопнув меня по плечу, – Человек-Паук.

– Ну и как я сегодня? – спрашиваю я. Он смотрит на меня, а затем сжимает мою руку.

– Майлз, ты спас город. Я бы этого без тебя не сделал. А ты сделал все, что мог.

– Я не сдался.

– Ты не сдался, – повторяет он, крепко меня обняв.

В кармане звонит телефон. Это мама. Я быстро говорю:

– Ответь!

– Майлз! – раздается мамин голос. – Майлз, слава богу! Мама, я дозвонилась. Майлз, где ты?

Я улыбаюсь и выдыхаю с облегчением.

– Все хорошо, мам. Скоро буду дома.

Я ВЫХОЖУ из магазина, и на улице меня встречает почти зимняя прохлада. Подставляю лицо редким солнечным лучам, почти последним в этом году, и направляюсь на угол, где мы должны встретиться с Ганке. Я втягиваю носом прохладный воздух и провожу рукой в перчатке по своим мелким кудряшкам, которые наконец, несмотря на прохладу, высохли. Выдыхаю, и перед глазами плывет облачко теплого пара. Я будто чувствую, как кусается холод, хотя и одет в шерстяную коричневую куртку.

Закутываюсь в нее потеплее. Это куртка моего отца. Она до сих пор хранит его запах. Куртка – единственное, что я оставил из папиных вещей, и мне странно, что она мне уже по размеру. В наушниках гремит музыка. Это мой новый трек, и басы в нем заглушают все остальные звуки, но я оглядываюсь вокруг и будто бы все равно их слышу: вот кто-то подметает крыльцо, кто-то наконец открывает дверь и видит дома свою семью. Потерянные дети, которые в панике бегали по улицам, пока взрослые превращались в пернатых зомби, наконец вернулись к родителям.

Город восстанавливается после хаоса, который посеял Стервятник. Надеюсь, что Скворец, где бы она ни была, знает об этом. Может, видела в новостях, а может, пролетала мимо, неважно.

«Я не сдался, папа, – говорю я себе. – И никогда не сдамся».

В кармане жужжит телефон. Это мама прислала сообщение. Я улыбаюсь сам себе и пишу ответ: «Хорошо, мам, – и добавляю: – Я тебя люблю».

Когда видишь, как твои самые родные люди превращаются в зомби-мутантов с крыльями и клювами, обещаешь себе никогда не забывать лишний раз сказать им, как сильно их любишь.

– Привет, Майлз! – слышу я сквозь музыку в наушниках. Я оборачиваюсь и вижу, как по улице ко мне спешит Ганке. У него в руках две полные сумки, которые он едва не роняет. Одновременно он пытается засунуть в карман смартфон. Он машет мне рукой, задирая куртку, замечает это и пытается ее поправить. Я улыбаюсь.

– Ну, пока на улице не так уж и ужасно. Даже приятно. Осень еще не кончилась, – говорю я.