Посмотрел Ицхак вперед, и сердце его забилось, как у человека, приближающегося к своей заветной цели. И от утешения, пришедшего к нему от голоса старика, сидевшего и напевавшего нигуны молитвы, ушла грусть из его сердца. Открылась перед ним вдруг стена Иерусалима, увенчанная огненной короной, алой с золотом, окутанная серо-голубыми облаками; и облака вырезают на ней фигуры золотые и зеленые, цвета старинного серебра, и раскаленной меди, и сиреневого олова. Приподнялся Ицхак и хотел сказать что-то, но застыл у него язык во рту, как у немого певца. Сел он снова и замер, как бы плывя в молчаливом танце.

Спросил возчик Ицхака: «Куда прикажешь доставить тебя?» Показал Ицхак рукой на стену Иерусалима. Сказал возчик: «В Старый город?» Очнулся Ицхак и сказал: «Вези меня в гостиницу Рабиновича». Сказал возчик: «Показываешь ты пальцем на стену, а хочешь попасть в место за стенами. К какому Рабиновичу ты желаешь? К тому, что из гродненского колеля[41], или к тому, что из варшавского колеля?» Сказал ему Ицхак: «К кому из них ты советуешь ехать?» Ответил ему возчик: «Если ты просишь моего совета, то не езжай ни к тому, ни к другому, но езжай к Шоэлю-Гиршлу Тфилинскому». Сказал Ицхак: «Раз так, вези меня к Тфилинскому».

— Передумал ты, молодой человек? Ведь ты вначале просил везти тебя к Рабиновичу? Так к какому Рабиновичу ты желаешь?

— Я забыл, к какому именно Рабиновичу советовали мне ехать. Вези меня к Тфилинскому!

2

Отель Тфилинского стоял на крутом холме, половина его вырублена в скале, а половина — утопает в мусоре. Поднимаются туда по искривленным ступеням и входят в зал; длина зала в три раза больше ширины и с двух сторон его — комнаты, как в домах богатых арабов, что берут себе много жен и предоставляют каждой женщине отдельные покои. Несколько десятков, а может, сотен лет стоял этот участок земли в пустынном Иерусалиме, весь загроможденный страшными скалами и огромными камнями, заросший колючками и чертополохом, и никто не интересовался им. Как только пришли евреи и начали строить себе дома, пришел сюда араб, владелец этого участка, и построил себе там дом, и наслаждался в нем жизнью со своими женами и наложницами, пока не явились к нему посланники ангела смерти; присылают их к каждому человеку против его воли, тем более к старикам в минуты наслаждения. Понял он, что глупо и невозможно противостоять ангелу смерти, взял своих жен и наложниц и возвратился в отцовский дом внутри стен, чтобы вернуть свою душу в том же месте, где получил ее. После его смерти решили его сыновья сдать дом в аренду евреям, тут явился Шоэль-Гиршл Тфилинский, снял этот дом и превратил его в гостиницу.

Шоэль-Гиршл, хозяин гостиницы, умеет обращаться с постояльцами, будто с рождения он был создан для этого. В хедере, а потом и в ешиве, когда приходили туристы осматривать учебные заведения Торы, а ученики делали вид, что не замечают их и продолжали раскачиваться над своими книгами, дабы видно было, насколько они погружены в изучение Торы, он присоединялся к гостям и рассказывал им то, что хотелось тем слышать. То же самое — у Западной стены и в любом другом месте, куда приходят туристы. Когда он вырос и женился, то вложил приданое жены в ценные бумаги ешивы. Пало проклятие на ценные бумаги, и остался он без гроша. Примирился он с несчастьем и не стал вступать в споры с казначеями ешивы, напротив, защищал их и успокаивал своих товарищей, попавших в ту же беду; ведь из любви к Торе делали так казначеи, они хотели умножить капитал учащихся ешивы, чтобы те учили Тору в достатке. А если ошиблись они и пропали все деньги, то они достойны жалости, а не осуждения. Как-то раз пришел он к казначеям посоветоваться с ними по поводу гостиницы, которую он хочет открыть. Поддержали они его и предоставили ему квартиру колеля. Помог ему Бог — и стала мала ему квартира. Тогда он снял этот арабский дом и превратил его в большой отель.

Расхаживает Шоэль-Гиршл между комнатами с услужливой улыбкой на устах, не для того, чтобы обольстить и перехитрить людей, а просто у него чудесное настроение и весь он — сама благожелательность. С каждым из постояльцев он старается поговорить, сделать ему приятное, будь то остроумный анекдот или комментарий к Торе. С одним он выпьет чашку чая или кофе, с другим — что-нибудь прохладительное; с одним пригубит рюмку водки, с другим выкурит трубку; и при этом он ведет себя с ними так, будто он такой же постоялец, не важно, нравятся они ему или не нравятся они ему, главное, чтобы он понравился им. И жена помогает ему, как может. Стоит на кухне перед четырьмя примусами и готовит кушанья. И малолетняя сирота помогает ей: приносит воду из колодца и уголь из подвала, чистит овощи и ощипывает птицу, моет пол и растапливает плиту, на которой стоит большущий чайник для любителей чая, а также выполняет всякую другую работу, необходимую в гостинице, — ведь ее родители прибыли сюда, чтобы жить и растить детей в Эрец Исраэль, но умерли молодыми и оставили ее в отеле, и ей не досталось ничего, кроме как ожидать милости свыше. Добавил Шоэль-Гиршл свое милосердие к милосердию Господа, Благословен Он, и предоставил девочке кров в своем доме, пока не сжалятся над ней Небеса и не будет она нуждаться в жалости людей, чья жалость к себе намного превышает жалость к другим. А так как она мала и не успевает делать все, что требуется в гостинице, привел Шоэль-Гиршл Маноаха Гаштефенешти, причем сократил его имя и назвал его Ноахом, пусть тот поможет ей немного в гостинице.

Hoax, он же Маноах, родился на корабле по пути в Эрец Исраэль. Отец его и мать приплыли в Эрец вместе с другими беженцами из Румынии, купившими для себя участок земли в Эрец, на котором позже был построен Зихрон-Яаков. Они были уже в море, когда вышел указ, запрещающий румынским подданным ступать на землю Эрец. Мотались они в море месяц, и два, и три. Поднимались на сушу — возвращали их на судно, возвращались на судно — высаживали их на сушу. Блуждали они из порта в порт, но не давали им пристанища. Наконец, при помощи подкупов, и лести, и ходатайств, и уговоров, и соблазнительных обещаний смогли они попасть в Эрец. Прибыли они на свою землю, каменистую землю со скалами и утесами, без дорог и путей сообщения, далеко — от населенных мест. Ограбили их грабители, и писали на них доносы доносители, и забрали у них все до капли и не оставили им ничего, только кожу да кости. Сидели они среди скал, голодные, без всяких средств к существованию. Дошли до того, что перед Шавуот, праздником дарования Торы, вынуждены были заложить свиток Торы. И если бы не господин Олифант, живший в то время в Хайфе и поспешивший им на помощь, погибли бы они от голода и от тяжелых болезней. Услышал об этом Ротшильд и послал Элиягу Шаяда. Построил им Шаяд ряд небольших домиков, составил несколько проектов и уехал. Как раз в это время умер глава кооператива, на чье имя была оформлена покупка этого участка земли. Заявила Турция о своих правах на это земельное владение, так как у умершего не было наследников, а по турецким законам — если человек умер и не оставил наследников, все его имущество принадлежит государству. В конце концов, снова при помощи подкупов, и лести, и ходатайств, и уговоров, отказалось государство от своего права наследования, и осталось это владение в руках их хозяев. В тот год путешествовал Ротшильд по Эрец Исраэль и заехал к ним. Увидел, как прекрасно это место, и полюбил его. Назвал он его в честь своего отца Яакова — Зихрон-Яаков и застроил просторными каменными домами, и провел воду в каждый дом, и насадил виноградники, и посадил плодовые деревья, и высек им винодельческий погреб, и проложил им дороги и улицы, и поставил вдоль улиц фонари; и прислал к ним раввина, и резника, и кантора, и капеллу певцов, и врача, и аптекаря, и санитара; и построил больницу, и аптеку, и школы, и склад для товаров. Так превратилось нагромождение скал в населенный город, подобный прекрасным городам Европы. Тот, кто смог выжить в жестокие годы, дожил до этого доброго времени. Родители Маноаха не смогли выстоять и умерли в эти жестокие годы.