— Мне удалось узнать кое-что о синьоре Карузо, — Мими протянула мне пухлый конверт. — Здесь дубликаты документов инквизиции. Прочтите, Амэ, и чем скорее, тем лучше.

— Непременно, — выхватив у неё из рук свёрток, швырнула его на кровать.

— Вы снова повздорили с Сальваторе, — не вопрос — утверждение от наблюдательницы святейшей инквизиции врезало мне отрезвляющую пощёчину.

Мы снова повздорили… Как я устала от карусели, в которую угодила! Эмоции и события вращались с немыслимой скоростью — не успеваешь привыкнуть к одному факту, в тебя уже летит второй. Пожалуй, Ром недооценил последствия разрушенного заклинания Кривой Эммы. Меня стоило запереть в комнате с мягкими стенами, пока симптомы не перестанут рвать душу на части.

— Мими, спасибо за документы. Я обязательно прочту, но не сегодня. Хочу побыть одна…

— Вы наверняка не ужинали, Амэ, — бестактно оборвала Эспозито. — Оставайтесь здесь, я скоро.

Карманная фурия выскользнула из комнаты, оставив меня с открытым ртом и полной грудью возмущения. В том, что эта кукла с лицом ангела вернётся, я не сомневалась. Если Мими припёрло сделать по-своему, её и пуля в лоб не остановит.

Конверт с компроматом на кровати ничуть не манил открыть его, мне не хотелось узнать тайны бывшего любовника. Взволнованное разрывом душ либидо могло среагировать на кого угодно, Карузо просто оказался под боком. Всё пройдёт, и я забуду о бесстыжих ощущениях, избавлюсь от мыслей о Пеллегрино. Достаточно подождать. Самовнушение действовало слабо — от воспоминаний о крепком бронзовом теле Охотника голова шла кругом. Святые печати, я с ума сойду!

Отсрочить мой визит в дом безумных помогло возвращение синьорины Эспозито — фурия появилась в спальне с подносом. Аккуратно расставленные на серебряной поверхности миниатюрные пиалы намекали на фуршетную нотку, а незажженная свеча посередине этого праздника живота — на романтику.

— Не обращайте внимания, — Мими убрала свечку, — я собиралась разделить ужин с синьором Ландольфи, но вам моё общество сейчас пригодится больше.

Ромео вряд ли оценит титанические старания Эспозито. Я уже видела, как лекарь уплетает оливку за оливкой, отпуская едкие упрёки. Нет уж, обойдётся! Устроившись на кровати с подносом, мы с Мими принялись ужинать. Тяжелее душевных терзаний мне давался только голод, поэтому, опустошив пару тарелочек с вкусностями, я почувствовала себя гораздо лучше.

— Если хотите, я могу сама прочитать вам документы, — Эспозито указала взглядом на пухлый конверт.

— Там что-то страшное?

— О… Я не успела во всём разобраться. Инквизиторы — страшные бюрократы.

— Тем лучше, — цапнула стакан с молоком, собираясь завершить напитком трапезу, — нам с вами будет чем скоротать один из долгих вечеров, но сегодня я даже думать не хочу о Пеллегрино.

— Сальваторе сильно разозлил вас? — наблюдательница сощурилась, словно пытаясь вытащить из меня взглядом-крючком подробности.

— Мы с Торе в силу некоторых причин эмоционально нестабильны и…

— Не утруждайте себя, Амэ, — карманная фурия убрала поднос с остатками ужина на прикроватный столик, — я в курсе, что происходит. Поверьте, очень скоро вы успокоитесь и сможете взглянуть на происходящее трезво, как и наш командир.

Захлопнув открывшийся от удивления рот, я нервно хихикнула. Конечно, Эспозито знает всё и чуточку больше. События развивались при ней, а пост наблюдательницы святейшей инквизиции Мими точно достался не за красивые глазки.

— Остаётся ждать и верить в лучшее, — я кивнула. — А вы? Вы собираетесь расставить точки и запятые в истории с синьором Ландольфи?

— Прямо сейчас этим займусь.

Наблюдательница ещё пару минут покрутилась перед зеркалом в золочёной раме, поправляя кудряшки, и упорхнула искать вино для позднего свидания с нашим лекарем.

Раньше я серьёзно полагала, что достаточно встретить привлекательного синьора, и сердца зажгутся волей судьбы, а если нет, то любовное зелье всегда под рукой. Теперь подобные рассуждения выглядели глупо. Любовь — совсем не серенада под окном и не увлекательное приключение, а настоящее испытание, пройти которое не каждому дано. Я поёжилась от холода. Слуги не спешили ко мне с охапкой дров и ведёрком углей, чтобы растопить камин, а влажный южный холод пробирал до костей. Решив согреться в тёплой воде, а заодно смыть с себя дорожную грязь, я взяла полотенце и отправилась на поиски купальни.

Можно смыть с себя дорожную пыль, но не дрожь воспоминаний. По пути из купальни в комнату я уже не понимала, отчего меня трясёт — от холода или от назойливых картинок в голове. Видимо, на сегодня пришёлся пик осложнений после разрыва наших с Сальваторе душ. По щекам катились слёзы, зубы отбивали нервный ритм, а единственным желанием было исчезнуть из этого мира навсегда. Так плохо мне ещё не было. Я очнулась рядом с дверью в свою спальню, куда почему-то так и не вошла. Вместо этого осталась посреди тёмного, холодного коридора, рыдая и кутаясь в мокрое полотенце.

— Амэно? — передо мной стоял Торе, но за пеленой истерики казался миражом. — Амэ! — крепкие мужские руки сжались на моих плечах. — Святые печати, да ты ледяная!

Конечно, ледяная! Какими ещё бывают мёртвые? Разве что совсем недавно подарившие душу Великому Брату теплее, но я умерла давно. В ту проклятую ночь в Мариам, когда Тор спросил — люблю ли его, а я ничего не ответила. Ай, Тор Сальваторе…

— Ай…

Мгновение, и я оказалась на руках кудрявого здоровяка, дверь спальни распахнулась с грохотом, ударившись об стену. Спасение меня командир организовал чётко — сбегал вниз за саквояжами, вручил самую тёплую ночную рубашку, которую смог в них отыскать, и, пролепетав что-то о дровах, снова исчез из комнаты. Едва успела вдеть последнюю пуговицу в петельку, Торе вернулся, а я забралась с головой под одеяло. Сейчас разведёт огонь в камине и уйдёт… «Уйдёт» — билось в моём сердце сдуревшей птицей, причиняя невыносимую боль. «Уйдёт» — это не движение Сальваторе в сторону своей спальни — это объятия Альды, её мерзкий смех и два бокала вина, как недавно в кабинете. Голубокровая дрянь с моим командиром смотрелась словно пятно на белой скатерти. Хотелось застирать, чтобы больше ничего не напоминало о досадном недоразумении, но, увы, Альда — не капля соуса. Если у Сальваторе такие же проблемы с мыслями о ней, как у меня с Пеллегрино, то дела плохи. Осторожно выглянула из-под одеяла — Торе возился с огнём. «Уйдёт» — отчаяньем врезалось в сердце, и я снова спрятала лицо.

— В это время года дома в Илиси ещё не отапливают, — голос Торе звучал мягко. Кровать скрипнула, качнулась, а я перестала дышать. — Не знаю почему, но местные предпочитают одеяла, пока не станет совсем холодно.

Я высунулась из укрытия — командир сидел рядом, облокотившись на спинку кровати, и смотрел на меня. О, Сильван, этот его взгляд! Синие глаза Сальваторе говорили — «куколка», «моя Амэ», шептали мои любимые нежности.