Я не потерял сознания, но угодил в сильный шторм. Какая-то волна подхватила меня и вынесла из Викиной комнаты в нашу с Дианой спальню. Меня уложили на кровать, а вскоре в нос ударил острый запах нашатыря. Извивающаяся дымка перед глазами рассеялась, и я увидел Диану.

Она действительно располнела за последнее время, но сейчас показалась мне безобразно толстой. Меня душила злость на Вику, да и на жену тоже.

– Ну и чего смотришь! Иди педали крути!

– Педали?! – Она смотрела на меня как на чокнутого, решила, наверное, что я тронулся умом.

– В спортзал иди! Жир стряхивать! Раскабанела здесь на сытных харчах!

Какое-то время Диана потрясенно смотрела на меня. Она хватала ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег, затем закрыла лицо ладонями и выбежала из комнаты. Я не пытался ее остановить. Будь что будет.

В домашних условиях я раскис, разболелся, но холодные тюремные стены быстро меня вылечили. В условиях стресса организм выплеснул в кровь мощную дозу адреналина, которая, как мне казалось, убила вирус гриппа. Или иммунитет встал в боевую стойку перед лицом суровых испытаний. Как бы то ни было, гриппозное состояние покинуло меня, ломота перестала крутить кости, сопли высохли, хотя нос оставался заложенным. Зато появился кашель, поверхностный, злой, колючий. В ночь перед этапом я плохо спал, одолевали дурные мысли, кашель с лаем набрасывался на меня.

На следующий день я узнал, что такое настоящий лай. В СИЗО из автозака нас выталкивали в живой коридор – солдаты, овчарки, рвущиеся с цепей. Я с детства не любил собак, меня всегда пугали их острые зубы. Но там, на воле, гавкали просто собаки, а здесь – настоящие звери. Если бы у меня был хвост, то я обязательно поджал бы его, несмотря на все попытки держаться молодцом.

Наивные люди говорят, что все плохое когда-нибудь кончается. Собаки и вправду остались в прошлом, но ничего хорошего я так и не увидел. Сначала нас держали в одиночных стаканах-отстойниках, таких тесных, что в них можно было только стоять. Затем начался досмотр, где всех разули и раздели до трусов. После было жалкое подобие медкомиссии, состоящей из одного врача. Стылые помещения, ледяной пол – через все это мне пришлось пройти босиком. После фотографирования я, уже одетый, снова угодил в отстойник, где и провел несколько часов. Там до меня вдруг дошло, что я больше не кашляю. Такая вот реакция на сильнейший стресс. Но в то же время я понимал, что кашель всего лишь отступил.

Из отстойника меня отправили в такую же холодную камеру. Конвоир объяснил, что это так называемая сборка, откуда заключенных потом распределяют в соответствии с волей начальства. Я уже успел привыкнуть к убогому тюремному быту, поэтому облупленные, мрачные стены камеры лишь усилили тоску, но в панику меня не повергли.

Зато тревогу вызвали здоровенные лбы в теплых спортивных костюмах. Они рядком сидели на грубо склоченных нарах и смотрели на полотенце, свернутое жгутом. Оно горело, огонь нагревал большую алюминиевую кружку с водой. Кухарил здесь мелковатый паренек с кривым носом и глубоким шрамом, надвое рассекающим подбородок. Он явно лебезил перед громилами, хотя и пытался при этом демонстрировать собственное достоинство. Этот недомерок был единственным, кто поднялся, когда я зашел в камеру. Да, он встал, но едва ли стал выше сидящих здоровяков.

– Оба-на! Ты кто такой? – с оглядкой на громил, деловито спросил он у меня.

Я на него даже не глянул, смотрел только на знакомое лицо. В камере оказался тот самый широконосый «бык», которого когда-то натравил на меня подлый Вадим. Их тогда было двое, и мне здорово досталось. Но я всего лишь проиграл, о разгроме и речи не шло.

Мне показалось знакомым еще одно лицо. Я где-то видел его. Может, детали еще вспомню.

Широконосый «бык» тоже узнал меня и властно махнул рукой, возвращая меченого на место.

– Я, братва, знаю, кто это такой, – сказал он и движением головы подозвал меня к себе.

Тогда мне пришлось иметь дело с двумя «быками», а сейчас меня буравили тяжелыми взглядами сразу четыре здоровяка. Возможно, все они из одной банды.

Я так и не признал свою вину. Следователь уговаривал меня, заезжал и так, и этак, но я твердо стоял на своем. Что ж, видимо, пришел черед расплачиваться за упрямство. Менты даже не намекали, они прямым текстом говорили, что в СИЗО меня могут жестоко наказать, даже просили, чтобы я не доводил их до греха своей твердолобостью.

– Это Ваня Лобов, он нашего Саяна завалил.

Я понимал, что словами делу не поможешь. Тут не менты, им мои признания под протокол не нужны. Они все знают и так. Хоть криком кричи, что ты нисколечко не виновен, все равно никто тебе не поверит. Сейчас этот квартет подорвется с места и смешает меня с лагерной пылью.

Устоять перед этими мордоворотами я не смогу, но и без боя сдаваться – это не по мне. Я приготовился к жестокой драке и глянул на кружку с закипающей водой. Когда-то я неплохо играл в футбол и, пожалуй, смогу пнуть эту кружку так, чтобы она полетела в лицо громилы с массивной, зауженной кверху башкой. Будет здорово, если кипяток зальет его с ног до головы. Это, конечно, разозлит бугая, но к тому моменту, когда он придет в себя, я все равно уже буду лежать на полу с отбитыми почками. Здоровяк присоединится к своим дружкам и не перестанет бить меня, пока я не откину коньки. Но все-таки это будет хоть какая-то победа с моей стороны. Умирать, так с музыкой.

– Смотри, взъерошился.

Мой давний недруг ухмыльнулся, глянув на кружку. Похоже, он предугадал мой маневр. Нет, «бычара» не испугался, но понял, что без потерь им со мной не справиться. К тому же он помнил, как долго я когда-то держался против него. Сейчас я и минуты не простою, но челюсть кому-нибудь обязательно выбью. Еще и кипятком в рожу!..

– Ты не дергайся, мы тебя пока бить не будем. Сначала поговорим.

Широконосый браток смотрел на меня с насмешкой, но, в общем-то, уважительно. Ведь это он советовал мне не бузить и сдаться на милость Вадиму, говорил так, потому что больше не хотел иметь дела со мной. Ведь ему в той драке тоже хорошо досталось. Может, поэтому он сейчас и не торопился выяснять со мной отношения на кулаках.

– Мне бы присесть, а потом и поговорим, – сказал я так, будто делал одолжение.

Громила долго и весьма напряженно смотрел на меня. Казалось, он вот-вот сорвется с места и бросится в драку. Его дружки ждали начала героических событий, готовые присоединиться к нему. Но нет, «бык» вдруг снисходительно усмехнулся и показал на нары у самой двери:

– Туда свой хабар сбрось.

Мне показали свободное место, занять его не позволили, но вселяло надежду хотя бы то, я получил разрешение сбросить вещи. Широконосый браток продолжал угрожать мне, но уже шел на мелкие уступки. А ведь он сразу мог втоптать меня в грязь!..

Я бросил свою сумку, но к амбалам не пошел, так и остался стоять возле своего места. Впрочем, даже в таком положении я находился в опасной близости от них.