– Ну, тогда радуйся, что смотреть некому, – отрезал Элай и мотнул подбородком на пустую дорогу.

* * *

Ночевать довелось в деревеньке в виду пизлыкского леса. Деревенька – крохотная по меркам друзей: жило всего там полсотни человек.

Лирмский жрец когда-то рассказывал, что в старые времена, когда люди еще не переняли от орков разные посевные хитрости, они жили совсем маленькими поселениями, в три-четыре дома, да и то выживали лишь благодаря плодовитости лесов и рек. И вообще, что в Ортае тогда было холоднее, даже пшеница не росла, зимы бушевали злее и дольше, и призорцев никаких не водилось, а если и водились, то «не сразу». И городов никаких не строили тоже, и еще люди бранились между собой нещадно, так что даже маленькие жалкие деревушки толком обживать не всегда успевали. И что стояли эти деревушки в лесах, потому как леса вроде Пизлыка тогда занимали куда больше места, и потому растить еду зачастую приходилось не во всем понятном поле, а прямо среди деревьев.

Эти истории лирмская детвора слушала, разинув рты, но никто в них, конечно, не верил – разве мыслима жизнь, которую описывает жрец?

В деревеньке оказалось как-то слишком много старух, любопытных, подозрительных и непрерывно ворчащих, так что друзей встретили настороженно. Выспрашивали о всяком долго-долго, почти как давешние стражники, и путники с радостью бы плюнули на эту деревеньку вместе с ее нервическими жителями, но очень уж им не хотелось ночевать в лесу.

В конце концов появился пьяненький деревенский голова – сын одной из старух, и пустил друзей в общинную избу. Она, разумеется, оказалась нежилой, запущенной, обмотанной паутиной, покрытой пылью по самую крышу. Печь когда-то начали перебирать, но так и не закончили. Хатника в такой избе, конечно, быть не могло.

– И стоило ради этого так надрываться? – горестно спросила Алера, стоя посреди избы и с отвращением оглядываясь вокруг. – Лес-то всяко почище. Даже если там тролли, честное слово.

– Ты и впрямь обживаешься в дороге, – одобрил Тахар и взялся за метлу.

Друзья расчистили себе один из закутков, открыли окна, чтобы выгнать пыльный дух, а Элай, потыкавшись по дворам, раздобыл на ужин молока и хлеба. Словом, все оказалось не так уж плохо, и спалось им до утра прекрасно, а утром выяснилось, что деревенька очень красивая – именно своей неухоженностью красивая, и ей очень здорово быть такой заросшей и растрепанной в свете свежего солнца. Соседский мужик, кривой на один глаз и с раздутой щекой, притащил им с утра блинов и сметаны, и Тахар, растроганный такой заботой, подарил мужику склянку мази от зубной боли из своих запасов.

Днем друзья набрались нахальства настолько, что зашли в пизлыкский лес – очень уж зазывно краснел на опушке дикий малинник, и путники не отказали себе в удовольствии сделать остановку, от души полакомиться ягодами, немного пройтись среди вековых сосен и дубов. Теперь, когда они привыкли к близости леса, ничто на опушке не казалось опасным. И каким-то образом они чувствовали, что могут ходить меж этих деревьев, удивительно старых, хотя отчего бы самой кромке леса быть такой старой? Листва шуршала под ногами так же, как в любом другом лесу, и так же вкусно пахло сосновыми лапами, стрекотал где-то вдали дятел, ползали по стволам жуки-рогачи и крылатики.

Но также ясно было, что они не должны идти вглубь леса, туда, где виднеются кроны диковинных сосен с почти черными стволами. А когда упертый Элай все-таки пошел навстречу этой явственно обозначенной границе, в глубине леса что-то пронзительно взвыло на два голоса, и путники поспешили выбраться на дорогу. Никто потом не обсуждал услышанного и почувствованного, все и так знали: настолько пронзительный, жалобно-тревожный вой может издавать только горло хищницы-виксы, которая путает лесные тропы, или кикиморы, что подманивает заплутавших людей.

Ночевать, не сговариваясь, отправились в деревню подальше от леса. Общинной избы там не оказалось, но за пять медяков их согласилась приютить вдовушка-вязальщица. Она так обрадовалась новым людям, которых можно расспросить о вестях издалека, что, кажется, сама готова была приплатить им, чтобы они остановились в ее домике, маленьком, кривобоком, пахнущем теплым деревом и пылью от многочисленных мотков пряжи. В доме жил сварливый хатник, который перематывал эти нитки и беспрерывно ворчал, а хозяйка им очень гордилась.

– Вот какое диво у меня живет еще, – говорила она с доброй улыбкой, выставляя на стол творог, мед, сваренную целиком картошку. – Во всей деревне только у меня и остался хатник, а у других – то ли нет, то ли им не показываются. И хлевник только один остался, у Мрычки-певуньи.

– Отчего так? – спросила Алера, но вдовушка не ответила, видно, решила, что вопрос пустяшный.

Рассказывала она много других вещей, не очень-то интересных, про призорцев только плечами пожимала, про троллей из Пизлыка говорила, что в жизни в глаза их не видела и что байки все это, наверное, и нет в том лесу никаких троллей, если вообще когда-нибудь были, а и были – значит, передохли или куда-нибудь ушли. Но что да, все верно, дальше темных сосен никто в лес не заходит, потому что не принято, а еще страшно, а еще там «хрустит и воет чего-то». И вообще, что тролли, если они там и живут еще – не самое плохое, что можно сказать про пизлыкские леса. А вот то, которое самое плохое, – оно-то наверняка до сих пор никуда не делось, не ушло и не сгинуло, но говорить про это вдовушка не станет, тем более на ночь глядя.

Хатник подтверждал каждое слово хозяйки яростными кивками.

Потом вязальщица принялась жадно выспрашивать о житье в других краях, потому как сама она «всю жизнь в этой деревне и прожила, разве только раз в год на ярмарку в Неплуж выпрешься или на озера в сезон наймешься работать, так что мы люди темные». И тут же, поглядывая с интересом на Элая, который сидел, уткнувшись в карту, вдовушка заявила, что она «заводила себе когда-то полюбовника из самого Эллора, смешной такой, тощенький и с серьгой в ухе, но о-очень с ним было удобно, потому как эльф же, а никаких "случайностей" с эльфами не бывает, и вот мне бы снова эльфа, но только чтоб не тощего!»

При этих слова глаза Алеры полыхнули так, что вдовушка с перепугу аж вскочила и затараторила, что на самом деле она «ничего такого», просто тупенькая и шуткует.

Шутки Алера не оценила, так что выехали друзья рано, с рассветом.

– На карте показаны порталы в Пизлыке, – заявил Элай. – Выходит, у кого-то хватало смелости попереться в самую глубину леса, иначе откуда бы стало известно об этих порталах. И теперь мне интересно, что там, в этих Мирах, вдруг они тоже особые, как Пизлык?

Мысль была тем интереснее, что за все время пути от Лирмы амулеты теплели раза три, быть может, да и карта подтверждала, что любимые и привычные порталы встречаются в основном на северо-востоке Ортая, в других же местах их немного. Но соваться в лес, конечно, не стали даже от очень большого любопытства.

Через несколько переходов слева от тракта потянулось огромное ухоженное озеро, рыбное даже на вид. Темно-серое, с непрозрачной глубокой водой и камыши-ными островками у берегов, оно тянулось насколько хватало глаз, вширь и вдаль. Начиналось оно в низине, чуть ли не вплотную к тракту, отделенное от него лишь непролазной полосой барбарисовых кустов, несколькими десятками летних домиков из досок да лодочным пристанищем. Там и сям на воде виднелись плоскодонки.