Настя ничего не ответила. Села, пристегнулась, а потом подняла глаза к потолку.

— Уже достаточно темно, да?

Иннокентий улыбнулся и нажал на кнопку — закрывашка люка медленно отъехала в сторону.

— Открывать не буду, а то еще замерзнем. Опустить спинку?

Настя кивнула, и Иннокентий перегнулся через нее, чтобы нажать на кнопку на боку кресла. Настя откинулась назад, и он вместе с ней, потому что ее руки сомкнулись у него на шее.

— Насть, что ты делаешь?

Губы были совсем рядом — она отдавала их ему. Даже пихала — бери! Бери что? Он сомкнул губы на ее губах. Ручка коробки передач давила в живот, но ниже было все равно больнее. Он скинул плащ еще до того, как сел в машину, и сейчас пуговица на пиджаке натянулась до предела, и подмышками нитки тоже трещали. Но он не мог отпустить ее губы, а пальцы сами сминали джемпер на ее груди, нащупывая полоску бюстгальтера. И вот Настина рука опустилась по его дрожащей спине к ремню.

— Не дури! — Иннокентий потянул за собой ее нижнюю губу, не в силах так быстро разорвать горько-сладкий поцелуй. — Не в машине же…

Она не поднялась — одна рука его продолжала мять ей грудь, и Иннокентий лишь через секунду заметил это и схватился дрожащими пальцами за руль.

— Но ты же хочешь… — голос у нее тихий, почти шепот.

Он опустил голову на руль, грозясь посигналить лбом и чуть повернул лицо в ее сторону, стараясь не моргать, но не очень-то у него это получалось.

— Вот так не хочу. Машина — это средство передвижения, а не место для… — он осекся, не решившись еще больше опошлить и так загубленный момент почти что невинной близости. — Лежа поедешь или поднять кресло?

— Поцелуй меня еще раз, пожалуйста… — в голосе чуть ли не мольба.

Иннокентий сглотнул, втянул живот, чтобы не касаться коробки передач, но наткнулся не на Настю, а на собаку.

— Да не тебя просили поцеловать!

Он сказал это со злостью, но Настя рассмеялась, когда он за ошейник оттянул от ее раскрасневшегося лица собаку. И выдохнул. Напряжение постепенно спадало. Собаки действительно снимают стресс.

— Настя…

Он сжал ее шею руками слишком сильно, но она не противилась. Ужас, все терпит. Боится спугнуть отказом. Господи, что с ней сделали… Что этот мудак с ней сделал?!

Иннокентий ослабил хватку и провел большим пальцем по подбородку, который она тут же задрала, но целовать ее в шею Иннокентий не стал — губы влекли его куда больше. Он пытался сжимать их осторожно, не касаясь зубами, но контролировать себя с каждой секундой становилось все труднее и труднее… Он уже стоял коленкой на сиденье, не понимая, как вообще уместился между рулем. Ручка коробки передач опустилась ниже живота… Или это не ручка? А рука…

— Настя, не смей!

Он сжал ее запястье, отводя руку от топорщащейся ширинки.

— Настя, — он с трудом дотащил ее кулачок до губ. — Дурочка, не дури… Ты прекрасно знаешь, чем заканчиваются игры без резинок.

Он прекрасно помнил, что обе пачки дюрекса лежат в багажнике, но использовать его здесь нельзя. Может, когда-нибудь потом, когда они будут знать друг друга, но в одно рыло он есть не будет.

— Тогда я могу… — она еле шевелила распухшими влажными губами. — Если ты хочешь…

Он почувствовал в висках холод. До рези в глазах. Опустил руку и вжал Настин кулачок в промежуток между ее колышущимися под джемпером грудями.

— Я хочу тебя, а не этого… Это две большие разницы, если ты не понимаешь…

Он хотел добавить: не смей чувствовать себя обязанной. Но в последний момент прикусил язык: если это так, если она так считает, то простыми словами он не сумеет разубедить ее, что она нужна ему не только для секса. Слова тут не помогут. Только дела.

— Тебя мама ждет, — он вытянул ногу и, втираясь боком в руль, сумел-таки занять место водителя. — Какие у тебя планы на субботу?

— Ты, — ответила она тихо и поднялась, сама, без кресла.

— А в пятницу вечером?

— Ты, — повторила она тем же тоном.

— А завтра… Вечером?

— Ты будешь с Лидой.

Он резко повернулся и отчеканил:

— Я буду с тобой. У Лиды есть муж. Если он вообще муж. Я согласился поработать таксистом. Но не сиделкой.

Настя опустила глаза. Иннокентий вобрал в себя живот, хотя она и не смотрела на его ремень.

— Я завтра не смогу.

— С собакой погулять не сможешь? — спросил он с нервным смешком.

Чья тут вина: его лично, ее мамочки или общества? Почему Настя лишь о сексе с ним думает? Или ей это тоже нужно? Хочется и именно с ним? Пусть ответ будет — именно с ним.

— С собакой смогу.

Она подняла глаза, почувствовав макушкой его напряженный взгляд.

— А ничего другого я и не прошу.

Он сильнее сжал руль и нажал на газ. Вперед — через ночь в новый день. И плевать, что он принесет. Главное, чтобы в нем была Настя. И не было ее страха.

Высадив Настю у парадной, Иннокентий не включил музыку. Хотелось тишины, но она оказалась недолгой. Вакуум автомобильного салона прорвал звонок — от Лиды.

— Ты почему не сказал, что Настя твоя девушка? — напустилась она на брата вместо приветствия. — Морочил мне голову какой-то Моникой. Где твоя совесть?

Он знал, где его совесть. Сейчас она была перетянута ремнем и зажата ширинкой. Другая его пока не особо интересовала.

— Честность за честность, сестренка, — сказал он не особо зло, а скорее, чтобы Лида остыла, спустила пар.

— Она серьезно рисует?

— Угу.

— Я хочу от нее комнату для Тимофея. Можно?

— Мы подумаем.

— Она сейчас с тобой? — после заминки спросила Лида. Даже немного с опаской.

— Нет, она со своей мамой дома. Но я поговорю с ней завтра про комнату. Но ведь придётся повременить, ведь так?

В салоне повисла тишина. Колючая. И Иннокентий даже поежился.

— Если ты занят, я сама справлюсь. У меня есть деньги на карте. Даже за этим можешь не приезжать.

— Я приеду, Лида. В восемь я у тебя.

И он не опоздал, хотя и спал снова плохо. Одеяло вдруг начало кусаться, точно шерстяное. Иннокентий то раскрывался, то снова натягивал его на нос. Курить не курил. Вернее, выкурил всего одну сигарету. И вдруг понял, что за весь день и вечер с Настей ни разу даже не потянулся к пачке. Никотиновая зависимость сменилась новой — мышиной.

Лида не расспрашивала ни о чем. Выглядела бледной и нервно держалась всю дорогу за ручку двери.