— Обещаю, — кивнул Оливер, усмехнувшись.

Зигберт Кальтензее налил себе бурбон и предложил также Боденштайну, но тот вновь отказался.

— А мне Элард прислал эсэмэску, — сказала Ютта. — Я была на пленарном заседании и поэтому переключила мобильный телефон на режим «без звука».

Боденштайн подошел к столику, на котором стояли семейные фотографии в серебряных рамках.

— Вы уже подозреваете кого-нибудь в совершении этих трех убийств? — поинтересовался Зигберт.

Оливер покачал головой.

— К сожалению, нет, — сказал он. — Вы хорошо знали все троих. Кто мог быть заинтересован в их смерти?

— Абсолютно никто, — ответила Ютта и затянулась сигаретой. — Они не обидели ни одну человеческую душу. Я, правда, знала дядю Йосси уже как старого человека, но он всегда был очень добр ко мне. Никогда не забывал привезти мне какой-нибудь подарок. — Рассеянно улыбнулась. — Ты помнишь седло гаучо, Берти? — спросила она своего брата, который скорчил гримасу при упоминании этого детского прозвища. — Я думаю, мне было восемь или девять лет, и я вряд ли могла поднять эту штуковину. Но жертвой был мой пони…

— Тебе было десять лет. — Зигберт поправил свою младшую сестру с дружеской симпатией. — И первый, кто тебя пронес на этом седле через гостиную, был я.

— Точно. Мой взрослый брат делал все, что я хотела.

Ударение было сделано на слове «все». Ютта выпустила сигаретный дым через нос и одарила Боденштайна улыбкой, в которой тот уловил нечто большее, чем обычное любопытство. Ему стало невольно жарко.

— Иногда, — добавила она, не спуская с него глаз, — я могу оказывать влияние на мужчин.

— Йосси Гольдберг был очень внимательным, дружелюбным человеком, — сказал Зигберт, подойдя с бокалом бурбона в руке к Ютте.

Брат и сестра попеременно что-то рассказывали и характеризовали Гольдберга и Шнайдера совершенно иначе, нежели это делал Элард. Все звучало совершенно естественно, и тем не менее Боденштайн ощущал себя зрителем на театральном спектакле.

— Герман и его жена были очень приятными людьми. — Ютта раздавила сигарету в пепельнице. — Правда. Я их очень любила. С Анитой я познакомилась только в конце восьмидесятых годов. Я была очень удивлена, когда мой отец одарил ее долей в своей фирме. О ней я вам, к сожалению, не смогу вообще ничего сказать.

Она встала.

— Анита была самой давней подругой матери, — добавил Зигберт Кальтензее. — Они познакомились, когда были еще маленькими девочками, и никогда не теряли контакт, хотя Анита до воссоединения жила в ГДР.

— Понятно. — Боденштайн взял одну из фотографий в рамке и стал ее задумчиво рассматривать.

— Это свадебная фотография моих родителей. — Ютта подошла к нему, взяла другую фотографию. — А здесь… ой, Берти, ты знал, что мама вставила эту фотографию в рамку?

Она весело усмехнулась, ее брат тоже улыбнулся.

— Это было после выпускных экзаменов Эларда, — объяснил он. — Я эту фотографию терпеть не могу.

Боденштайн догадывался почему. На фотографии Эларду Кальтензее было лет восемнадцать. Он был высокий, стройный и прекрасно выглядел. А вот его младший брат на фотографии казался полной свинкой с редкими бесцветными волосами и толстыми щеками.

— Это я в день своего семнадцатилетия, — Ютта указала на следующую фотографию и мельком сбоку посмотрела на Боденштайна. — Ужасно худая. Мама тогда притащила меня к врачу, так как думала, что у меня истощение. Но, к сожалению, я к этому не склонна.

Она обеими руками провела по своим бедрам, на которых Боденштайн не увидел ничего лишнего, и хихикнула. С удивлением он обнаружил, что этим случайным жестом ей удалось привлечь его интерес к ее телу, как будто она знала, что он рисовал себе при взгляде на нее. Пока Боденштайн еще обдумывал, сделала ли она это обдуманно, дама указала на другую фотографию. Ютта и молодая женщина с черными волосами — обеим лет по двадцать пять — улыбались в камеру.

— Моя лучшая подруга Катарина, — объяснила она. — Это Кати и я в Риме. Все называли нас «близнецами», так как мы были неразлучны.

Боденштайн рассматривал снимок. Подруга Ютты выглядела как фотомодель. По сравнению с ней Ютта тех времен выглядела как серая мышь. Боденштайн ткнул пальцем на другую фотографию, на которой молодая Ютта была изображена с мужчиной примерно ее возраста.

— Кто это рядом с вами? — поинтересовался он.

— Роберт, — ответила Ютта. Она стояла так близко к нему, что он мог ощущать аромат ее духов и легкий запах сигаретного дыма. — Мы полные ровесники, я лишь на один день старше его. Это всегда очень обижало маму.

— Почему?

— А вы подумайте. — Она посмотрела на Оливера; ее лицо было так близко от него, что в ее голубых глазах он мог увидеть темные крапинки. — Мой отец практически в один и тот же день обрюхатил ее и другую женщину.

Откровенное упоминание этого столь интимного обстоятельства смутило Боденштайна. Казалось, что она это заметила и двусмысленно улыбнулась.

— Роберта я считаю более других способным совершить преступление, — сказал Зигберт. — Я знаю, что он постоянно клянчил деньги у нашей матери и ее друзей, даже после того, как я запретил ему появляться в нашем доме.

Ютта поставила на место фотографии в рамках.

— Он совсем опустился, — подтвердила она с сожалением. — С тех пор как был выпущен из тюрьмы, так и не приобрел постоянного места жительства. Очень печально, что он зашел так далеко, при этом у него были все шансы избежать этого.

— Когда вы разговаривали с ним в последний раз? — спросил Боденштайн.

Брат с сестрой задумчиво переглянулись.

— Достаточно давно, — ответила Ютта.

— Я думаю, это было во время моей последней избирательной кампании. У нас был стенд в пешеходной зоне в Бад-Зодене, и он там неожиданно появился. Я его сначала даже не узнала.

— И он даже не попросил у тебя денег? — фыркнул презрительно Зигберт. — Ему всегда нужны были только деньги, деньги, деньги. Я его больше ни разу не видел с тех пор, как выгнал его. Я думаю, он понял, что от меня больше ничего не получит.

— У нас отобрали дело по расследованию убийства Гольдберга, — сказал Боденштайн. — А сегодня квартира фрау Фрингс была полностью очищена, прежде чем мы успели там все осмотреть.

Брат и сестра Кальтензее посмотрели на него, явно удивившись тому, что он резко сменил тему.

— Для чего кому-то понадобилось очищать квартиру? — спросил Зигберт.

— У меня создается впечатление, что кто-то хочет воспрепятствовать нашему расследованию.

— Почему же?

— Н-да. Это главный вопрос. Я этого не знаю.

— Гм, — Ютта задумчиво посмотрела на него. — Анита, правда, не была богатой, но у нее имелись некоторые драгоценности. Может быть, это сделали люди из пансионата. У Аниты не было детей, и они наверняка это знали.