Это состояние фашистского тыла, пребывание франкистов в постоянном напряжении, беспрерывно преследующий их страх перед “проделками красных динамитчиков”, подчас преувеличенный и раздуваемый всевозможными слухами, мы считаем основным достижением в “Д” работе.

Нам точно известно, что для борьбы с диверсиями фашисты вынуждены держать в тылу значительные воинские силы и вооруженные группы фалангистов. Все, даже незначительные, объекты усиленно охраняются. В августе 1937 года командующий Южным фронтом фашистов генерал Кьяппо де Льяно издал приказ, объявляющий на военном положении провинции Севилья, Уэльва и Бадахос. Мероприятия фашистского командования, связанные с реализацией этого приказа, предусматривают отвлечение с фронта значительных воинских сил».

Сам Григорий Сыроежкин неоднократно лично участвовал в выполнении специальных заданий командования в тылу врага. За проявленное мужество он был награжден орденом Ленина.

В Испании Сыроежкин встретил сына Бориса Савинкова. Лев Борисович Савинков вырос в эмиграции, работал шофером во Франции. С началом гражданской войны в Испании направился добровольцем на фронт против франкистов. Отважно сражался в Интернациональной бригаде. Сыроежкин способствовал тому, что Лев Савинков стал капитаном Республиканской армии. Осенью 1938 года, накануне поражения республиканцев, Сыроежкин переправил его во Францию. Во время оккупации Франции Лев Савинков участвовал во французском движении Сопротивления и героически сражался с врагом. В августе 1944 года он в составе группы отряда «Союз русских патриотов» водрузил красный флаг над зданием советского посольства в Париже.

В 14-м специальном корпусе республиканцев Сыроежкина называли Грегорио Грандэ — Григорий Большой. Бойцы обращались к нему: команданте Грегорио. Сыроежкин был всеобщим любимцем. Товарищи по вооруженной борьбе с фашизмом ценили его за смелость, честность, профессиональное мастерство, доброе, человечное отношение к людям, бескорыстие. Григорий, например, был готов поделиться последним сухарем с бойцом, прикрыть его в бою. Он умел подбодрить, развеселить бойцов, был богат на выдумку. Вспомнив, например, свое прежнее мастерство фокусника, он любил развлекать друзей различными трюками.

В 1937 году нарком внутренних дел Ежов и его подручные сфабриковали так называемый «заговор генералов». Во время «ежовщины» погибли тысячи военнослужащих, руководство Красной Армии было практически обезглавлено. Однажды в середине 1938 года в кругу сослуживцев в Испании Григорий Сыроежкин высказал свое мнение о невиновности Тухачевского и других военачальников. Он отметил, что многих из них он лично знает как честных и преданных командиров и готов поручиться за них.

На Лубянку полетел донос на разведчика. В конце 1938 года Сыроежкин был отозван в Москву под предлогом вручения ему очередного ордена.

& февраля 1939 года Григорий Сыроежкин был арестован по обвинению в шпионаже в пользу Польши и участии в контрреволюционной организации. Основанием для ареста послужил случай с задержанием Сыроежкина в Вильно в связи с доносом Стржалковского, о чем разведчик в то время подробно проинформировал свое руководство. Следователь заявил, что Сыроежкин выдал польской разведке материалы, содержащие государственную тайну, и что поляки завербовали его. На замечание разведчика, что он действовал по заданию начальника Контрразведывательного отдела, последовал ответ, что прежние руководители Сыроежкина также оказались польскими шпионами. Действительно, 21 августа 1937 года бывший руководитель Сыроежкина Артур Артузов по ложному доносу был приговорен «тройкой» как «шпион польской и других разведок» к высшей мере наказания и расстрелян.

Такая же судьба постигла и старшего майора государственной безопасности Григория Сергеевича Сыроежкина. 26 февраля 1939 года он был осужден Военной коллегией Верховного суда СССР к высшей мере наказания и в тот же день расстрелян.

15 февраля 1958 года приговор в отношении Григория Сыроежкина был отменен и дело закрыто за отсутствием состава преступления.

В конце февраля 1938 года начальник 8-го отдела Главного управления государственной безопасности НКВД СССР старший майор госбезопасности Владимир Цесйрский направил на утверждение высшего руководства страны список лиц, подлежащих суду Военной коллегии Верховного суда СССР по первой категории (расстрел. — Авт.). В документе значились фамилии, имена, отчества четырех арестованных бывших сотрудников центрального аппарата НКВД, в том числе и Мильграма Исидора Вольфовича. Уже 5 марта на списке появилась проставленная рукой Сталина виза «За», далее следовали подписи — самого вождя, Вячеслава Молотова, Климента Ворошилова, Андрея Жданова.

Исидор Мильграм принадлежал к числу видных представителей первого поколения советских разведчиков. Он родился 15 декабря 1896 года в городе Калиш Калишской губернии (бывшая русская Польша). Отец его был рабочим, позже стал мастером на кружевной фабрике в Калише. С десяти лет там же трудился и Исидор — сначала подручным монтера, а затем — слесаря.

Коща немецкие войска оккупировали во время Первой мировой войны родной город Исидора, его угнали в Германию. Сначала он работал слесарем на угольной шахте в Саксонии, после этого — на берлинской городской железной дороге. Активно участвовал в рабочем движении, являлся членом Социал-демократической партии Германии. Одновременно с 1916 года состоял членом партии большевиков. Помогал Карлу Либкнехту в организации первомайской демонстрации 1916 года берлинского пролетариата на Потсдамской площади, прошедшей под лозунгом «Долой войну!» и привлекшей к себе всеобщее внимание. Однако Мильграма тогда арестовали, и несколько месяцев он провел в тюрьме. Затем был отправлен на принудительные работы на один из заводов Круппа в Рурской области, откуда бежал в Голландию.

С января 1917 года Исидор активно занимался профессиональной партийной работой в Роттердаме (Нидерланды), где вел агитацию среди военнопленных. В марте того же года женился.

Из воспоминаний жены И.В. Мильграма Фриды Францевны:

«Родилась я в Вильно в 1895 году. Отец был рабочим на мельнице, затем грузчиком на товарной станции. Мать работала на папиросной фабрике, а после появления детей стала домохозяйкой. В семье было пятнадцать детей, из которых шесть умерли малолетними.

Самый старший из братьев получил профессию гравера и в 1904 году эмигрировал в Америку. Следом за ним в 1905 году в Америку уехали еще трое братьев.

В 1905 году я пошла на работу, была ученицей портнихи. Не столько училась, сколько мыла полы, разжигала утюги, нянчила хозяйскую девочку, таскала в магазин готовую продукцию. Закончив ученичество, работала портнихой.

После начала войны и оккупации города немецкими войсками отец и я остались без работы. Семья сильно голодала.

На семейном совете решили, что я — старшая из оставшихся детей — должна поехать к братьям в Америку и побудить их помочь семье, спасти ее от голода. На мою дорогу продали все, что было возможно. Вместе с другими эмигрантами я прибыла поездом в Роттердам. Перед тем как отправиться дальше, всех эмигрантов пропустили через врачебный осмотр. Многим отказали во въезде в Америку. Я оказалась среди них — уж очень была худая и немощная. Нас хотели отправить назад, в Вильно, но мы категорически отказались. Тогда нас оставили в Роттердаме и стали лечить. Мы оказались на положении интернированных, в город нас не пускали. Лишь однажды мне с двумя подругами разрешили погулять в городском парке. Мы сидели на скамейке. Мимо проходили трое ребят, по виду — рабочие парни. Они говорили между собой на идише. Мы поняли, что они из России, так как голландские евреи не знают еврейского языка. Познакомились. Одним из них был Мильграм. Он помог мне найти профсоюз швейников, чтобы устроиться на работу, помог снять небольшую комнатку. Как только начала работать, накопила 20 гульденов и послала домой. В ответном письме мама сообщила, что отец умер. Я тяжело переживала смерть отца, заболела. Мильграм не отходил от меня. Мы подружились, а в марте 1917 года поженились».